Одиночество вдвоем - Файона Гибсон Страница 63

Кристоф сказал, что мне нельзя ехать. Во всяком случае, не теперь, когда идет снег. У меня ребенок, и надо думать о нем. На улице темно.

— У меня есть фары, — напомнила я ему.

— Иди спать. Поговорим завтра.

Он стал ходить по кухне. Его лицо уже не казалось таким свежим, как обычно: оно приняло какой-то бледноватый оттенок. Мне хотелось, чтобы он помолчал. Надо будет упаковать вещи: только самые необходимые на время короткой поездки. Нам много не нужно. Одежда, бутылочки, молоко, подгузники, платки, еда в баночках. Как мне теперь легко упаковывать все для ребенка — это стало второй натурой. И не нужен больше список из «Руководства по уходу за ребенком». Единственное, что мешало мне сосредоточиться, так это шлепание по полу босых ног Кристофа. Я сунулась за нашими паспортами в сумку на молнии, но их там не было. Кристоф держал их в руке. Он открыл мой паспорт и рассматривал фотографию, думая, наверное, что с ней случилось?

— Я чувствую себя старой, — неожиданно произнесла я.

— Ты — все та же, — промолвил он, незаметно засовывая паспорта в наружный карман сумки, чтобы их можно было легко найти.

Я пошла наверх, чтобы забрать Бена с большой постели. Он вздрогнул от неожиданного перепада температуры, вдыхая обжигающий воздух, пока его пристегивали к сиденью в машине. Кристоф смотрел на нас через открытую дверь. На мне был один из его свитеров. Он колол мою шею, доходил до самых колен, а с локтей свешивались распущенные нитки. Я была похожа на медленно теряющее свою форму птичье гнездо. Раздраженно рычал мотор, как будто разбуженный после зимней спячки.

— Как быть с твоими родителями? — спросил он, дрожа всем телом. — Что я им должен сказать?

— Просто скажи, что ты друг.

Закрывая дверь, Кристоф что-то крикнул, что-то вроде: «Я думал, с ним все кончено».

Как будто это так просто.

Но он ошибся. Ночная езда идеальна для матери и ее ребенка. «Руководство по уходу за ребенком» рекомендует длительные поездки. Ночь хороша еще тем, что в это время не нужно никаких остановок, чтобы поесть или сменить подгузник; никаких игрушечных паучков на шнурке. Бен спал на одеяле с эмблемой девочек-скаутов, собранном вокруг его шеи. Если он проснется, разбуженный огнями станции технического обслуживания, шум мотора снова погрузит его в приятное забвение. Я остановилась выпить кофе, оставив Бена в машине, и не отрывалась от окна, пока девушка обслуживала меня. У нее было круглое, гладкое лицо, как мрамор, и она не могла найти крышку для чашки.

Я выпила кофе в машине и помчалась, сломя голову. Я бросила вызов: будь что будет, чему быть — того не миновать. Раньше в метро я тоже иногда испытывала судьбу, высунув носок туфли с края платформы перед мчащимся ко мне поездом…

Снег тихо покрывал темные поля. Губы Бена открылись и закрылись вокруг невидимого соска: сон про молоко. Иногда я ему завидую. Он не огорчает людей, и ему не надо принимать трудных решений. У него есть еда, теплая одежда и водитель, и я хочу быть иногда на его месте.

Мы сели на борт первого парома. Все здесь напоминало вечеринку, которую почти все покинули. Женщина с черными волосами, уложенными в виде шлема, делала рисунки в форме сосисок на ребусе. Конец ее шариковой ручки был похож на мочалку оттого, что его часто грызли. Лысый мужчина спал, его голова время от времени падала на грудь и снова поднималась. Женщина у кассы была одета в чересчур короткое платье с блестками. Она указала на салат с ветчиной — самое неприхотливое, что продавалось, — и громко зевнула, демонстрируя серые пломбы.

Я покормила Бена остатками апельсиновой смеси из баночки. Он выплевывал еду, отказываясь есть теплый творог. Вместо хлеба у меня оказалась глазированная булочка, которую Бен тоже отказался есть.