Лучшая жена на свете - Джеки Д'Алессандро Страница 61

– А твой карты предсказали тебе мужчину высокомерного вида, с выдающимся умом и довольно красивой внешностью?

Она вспомнила о своем последнем гадании и об опасности, которую предсказывали карты. Однако ей не хотелось омрачать такой чудесный день и потому она сказала беспечно:

– Да, но это мог быть и не ты, потому что карты не сказали о том, что этот мужчина питает слабость ко всему сладкому.

– А я уверен, что это был я. У меня столько слабостей, что одна просто затерялась среди прочих.

– Кроме сладкого? А какие у тебя еще слабости?

– Скажу, но за плату.

– Сколько?

В его глазах блеснул дьявольский огонек.

– Это не деньги.

– А если я откажусь?

– Тогда ты рискуешь никогда не узнать, какой чувственной может быть игра на бильярде.

– Бильярд? – не поверила она. – Неужели игра на бильярде может быть чувственной?

Он прикрыл ладонью ее руку, а потом медленно провел тыльной стороной по изгибу ее груди. Она вздрогнула.

– Еще какой! Хотя это зависит оттого, с кем играешь.

Он продолжал ее гладить, так что почти начисто лишил способности соображать. Ей пришлось сделать вид, что она обдумывает его слова.

– Ладно, я согласна на твои условия, какими бы ужасными они ни были.

– Отмечено должным образом. Заметь, эти слабости появились совсем недавно. Оказывается, я питаю слабость к апельсинам.

Он быстро провел пальцем по ее соску, и ее сердце замерло.

– Вот как?

– Представь себе. – Он остановился под вязом и повернулся к ней лицом. Их разделял всего один шаг – опасное расстояние, которое легко можно было преодолеть. – А еще – к большим, шоколадного цвета глазам и темным блестящим волосам, – продолжил он. – И к гладкой коже с россыпью веснушек… вот здесь. – Он поднял руку и коснулся пальцами ее щеки. – Ах да. Я забыл упомянуть полные розовые губы.

Господи, неужели он собирается ее поцеловать? Здесь, где все могут их увидеть? Внутри у нее все трепетало, и хотя внутренний голос настоятельно требовал, чтобы она отступила, она была не в силах даже пошевелиться.

– Я питаю к тебе непреодолимую слабость, Александра.

– А я к тебе. – Слова сорвались с ее губ, прежде чем она успела подумать. Но все было настолько очевидно, что отрицать не было никакого смысла.

– Я рад. – Он улыбнулся. – Нет ничего хуже, чем отсутствие взаимности.

Он наклонился к ней, и у нее замерло сердце от предчувствия, которое должно было напугать ее, а вместо этого привело в восторг. Она быстро огляделась – рядом с ними никого не было. Голос разума шептал, что она слишком рискует, позволяя ему такие вольности, но она не слушала его, потому что ждала поцелуя.

Однако сквозь пелену окружавшего ее тумана проник громкий лай, и Колин отступил.

– Похоже, – сказал он немного смущенно, – самый лучший сопровождающий для тебя – это Лаки. Тебе он определенно нужен, потому что я чуть было не забылся, – Он снова предложил ей руку, и они продолжили свою прогулку.

Молчание нарушало лишь щебетание птиц. Наконец она не выдержала и сказала:

– Твоя одержимость начинает меня пугать.

– Так-так. А кто сейчас напрашивается на комплимент?

– Не я.

– Тогда позволь мне уверить тебя, что ты необыкновенная. И самая красивая.

– Тебе нужны очки.

Он покачал головой:

– Твоя красота гораздо более сложная и состоит не только из внешней привлекательности. Она связана с твоей сущностью. С твоей душой. Ты исключительный человек.

– Я вовсе не тот образец, каким ты стараешься меня представить, Колин. Я делала вещи, которыми не могу гордиться.

– Мне было бы трудно назвать человека, который бы мог похвастаться, что всегда поступал правильно. Я сам много раз делал такое, чем не могу гордиться. Но ты, несмотря ни на что, сумела подняться и стала той, кем можно восхищаться. Это само по себе уже необычно.

Он смотрел на нее так, что у нее пересохло в горле. А его слова… Он говорил так, будто знал, что ее прошлое было далеко не безупречно.

– Что ты имеешь в виду?

– Я догадываюсь, что в детстве тебе пришлось столкнуться с большими трудностями. По опыту я знаю, что трудности либо ломают человека, либо закаляют и заставляют его задуматься и принять решение изменить свою жизнь. Я совершенно убежден, что ты все преодолела и хочешь помочь таким, как Робби. Это говорит в твою пользу.

От такого точного определения ей стало немного не по себе.

– Почему ты думаешь, что у меня было трудное детство?

В ее голосе ему послышалась обида, и он ответил:

– Я не хотел тебя обидеть, Александра. У меня склонность изучать людей. Боюсь, что это связано с тем, что я был шпионом. А относительно тебя – это просто заключение, к которому я пришел в результате своих собственных наблюдений. Если я ошибся, прошу прощения.

– И что это были за наблюдения?

– Их много, и они разные. Например, твои руки говорят о том, что ты привыкла к тяжелой работе. Тот факт, что ты полна решимости помочь таким детям, как Робби, наводит меня на мысль, что твое детство было далеко не идиллическим. Когда ты упомянула о том, что твоя мать умерла, мне показалось, что ты была совсем юной, когда это случилось.

На мгновение Алекс вспомнила мать – бледную, тяжелобольную.

– Мне было восемь лет.

– Я понял, что она много для тебя значила.

– Как ты мог это понять? – нахмурилась она. – Я почти ничего о ней не говорила.

– Об этом сказали твои глаза. Я узнал этот взгляд.

– Потому что потерял свою мать, – понимающе кивнула она.

– Да. Что с тобой случилось после того, как она умерла?

Волна болезненных воспоминаний окатила ее, и хотя у нее не было желания вытаскивать на свет божий эту часть своей жизни, ей вдруг захотелось, чтобы он узнал что-нибудь из ее прошлого, по крайней мере достаточно, чтобы понять, что она говорит правду, убеждая его в том, что в ней нет ничего необычного.

– Я стала жить с тетей, сестрой моего отца. Ей не нравилась моя мать, она называла ее цыганским отродьем и не очень-то была рада, что меня ей навязали.

– А твой отец?

– Он был матросом. Он умер, когда я еще была младенцем. Я его, конечно, не помню.

– Мне очень жаль. – Он нежно сжал ее руку. – Твоя тетя, наверное, занималась твоим образованием.

– Ничего подобного. Она занималась только своим сыном Джеральдом, который был на два года старше меня. Я училась, подслушивая у дверей или прячась в кустах под окнами комнаты, где он занимался с учителем. – Она глубоко вздохнула и решила, что нет необходимости добавлять, что тетя вышвырнула ее из дома, когда ей было двенадцать, за то, что она дала в глаз Джеральду, пытавшемуся залезть ей под юбку. – Дом тети был не самым приятным местом. Так же как холодные, темные, пугающие улицы Лондона, где я оказалась. Здесь тогда и началось мое настоящее образование.