Нежданная любовь - Джорджет Хейер Страница 60

Мистер Хендред, несмотря на неполадки со здоровьем, редко бывал на Кэвендиш-сквер несколько дней подряд и проводил большую часть времени, разъезжая по стране с личными или общественными поручениями. Венеции казалось, что он не тратит много времени на воспитание своих отпрысков и домашние дела, что не мешало ему пользоваться всеобщим уважением. Все его распоряжения немедленно и беспрекословно выполнялись, а любое его замечание служило решающим аргументом в каждом диспуте. Поселив Венецию в своем доме и сказав ей, что она может обращаться к нему в случае нужды в деньгах, мистер Хендред поручил племянницу жене, ограничив свое внимание частым выражением надежды, что она наслаждается пребыванием в Лондоне.

В определенной степени это соответствовало действительности. Впервые оказавшись в Лондоне, Венеция не могла не испытывать живой интерес к тому, что было абсолютно новым для нее. Тетя жалела, что не может сводить ее в оперу и в Олмак, повторяя дюжину раз в неделю «Если бы только ты приехала в сезон…», но выросшая в деревне Венеция удивлялась тому, сколько развлечений мог предложить город за один день. В Лондоне было достаточно представителей haut ton, разделявших мнение миссис Хендред о сельской жизни и вернувшихся в столицу к началу октября, образуя то, что Венеции казалось целой толпой. Каждый день на Кэвендиш-сквер приходило изрядное количество пригласительных билетов с золотым обрезом. Даже самая убогая пьеса была удивительным зрелищем для того, кто ни разу в жизни не посещал театр; ни одна поездка в Гайд-парк не обходилась без того, чтобы миссис Хендред не показала племяннице какую-нибудь известную личность, а прогулка по Бонд-стрит, самой фешенебельной улице в городе, всегда была увлекательной из-за обилия элегантных щеголей и прекраснейших в мире магазинов. Ум Венеции был не настолько возвышен, чтобы презирать моду, — она обладала природным вкусом, и платья, привезенные ею из Йоркшира, сияли с души миссис Хендред опасения, что ее племянница будет выглядеть невзрачно. При этом Венеция не возражала увеличить свой гардероб и получала немалое удовольствие, одеваясь согласно последнему крику моды. Общество тети также доставляло ей много развлечений — Венецию нисколько не отвращала твердая решимость миссис Хендред не позволять никому и ничему посягать на ее комфорт. Она находила тетю в высшей степени забавной и привязывалась к ней все сильнее. Но под внешней оживленностью скрывалась непрекращающаяся поющая боль, иногда переходящая в острые приступы. Венеция не могла изгнать из своих мыслей Деймрела, перестать думать о том, что бы она рассказала ему о соборе Святого Павла или как бы он смеялся, услышав о том, что миссис Хендред, ставя рядом с собой блюдце с сухим печеньем и поглощая при этом деликатесы вроде пирога с трюфелями и лепешек с омарами, не сомневалась, что придерживается строгой диеты. Даже когда озорная улыбка мелькала на губах Венеции, мысль о том, что она больше никогда не будет смеяться вместе с Деймрелом, а может быть, вообще его не увидит, тут же повергала ее в такое отчаяние, что она понимала, почему люди вроде бедного сэра Сэмюэла Ромилли лишают себя жизни, и завидовала их быстрому уходу от безнадежной тоски. Венеция ждала редких писем Обри, но они приносили ей мало утешения. Он был никудышным корреспондентом, а описываемые им новости в основном касались Андершо. Если Обри упоминал Деймрела, то лишь для сообщения о совместной с ним охоте или о том, что он трижды обыграл его в шахматы.

Венеция не принадлежала к тем, кто любит демонстрировать свои эмоции, — она не лила потоки слез и не погружалась в длительные периоды апатии. Только печаль в глазах иногда выдавала ее и тревожила ее тетю.

В целом Венеция отлично ладила с миссис Хендред, которая была очень довольна племянницей. Венеция была интересной собеседницей, одевалась с безупречным вкусом, отличалась изящными манерами и не только не становилась скованной в обществе незнакомых людей, как можно было ожидать, а, напротив, держалась уверенно и могла непринужденно обмениваться мнениями как с умным, так и с глупым собеседником.

Миссис Хендред находила лишь одну погрешность в поведении племянницы — ее упорную независимость. Ничто не могло убедить Венецию, что не подобает думать, будто она в состоянии устроить свою жизнь без советов старших, а тем более расхаживать по Лондону в одиночестве. Во всех других отношениях Венеция была готова считаться с мнениями тети, но поступаться своей свободой она не желала. Венеция ходила одна в магазины, в парки, а поняв, что ее тетя посещает исторические памятники с крайней неохотой и интересуется только теми картинами, которые принадлежат перу модных художников, она приобрела ужасную привычку уходить из дому во второй половине дня, покуда миссис Хендред мирно дремала в кровати, набираясь сил, и отправляться в экипаже в Вестминстерское аббатство, Тауэр или Британский музей.

— Помимо других соображений, — трагическим тоном заявила миссис Хендред, — этого достаточно, чтобы все считали тебя синим чулком! Хуже ничего не может быть!

Разговор происходил за завтраком, и Венеция, с изумлением наблюдая недовольные гримасы тети при каждом глотке вина, воскликнула:

— Дорогая мэм, вы уверены, что с хересом, который вы пьете, все в порядке?

Говоря, она случайно бросила взгляд на дворецкого. Это был субъект с деревянным выражением лица, но при словах Венеции он обнаружил слабый всплеск эмоций. Миссис Хендред тут же это объяснила, промолвив с тяжким вздохом:

— Это не херес, дорогая, а уксус!

— Уксус? — недоверчиво переспросила Венеция.

— Да, — уныло кивнула ее тетя. — Брэдпоул был вынужден расширить мое фиолетовое атласное платье с французским корсажем и кружевом вокруг шеи на целых два дюйма! Мне нужно похудеть, а для этого нет ничего лучше уксуса и сухого печенья. Байрон сел на такую диету, когда начал проявлять склонность к полноте, и смог продержаться.

— Тетя, Байрон не мог существовать на такой диете! — воскликнула Венеция. — Он убил бы себя!

— В это трудно поверить, — согласилась миссис Хендред, — но мне рассказывал Роджерс. Когда он впервые обедал с Байроном, тот не ел ничего, кроме сухого печенья. Может, это была картошка — я не уверена, но знаю, что он пил уксус.

— Только не пил! — запротестовала Венеция.

— Ну, Байрон не мог его есть, значит, пил, — рассудительно заметила миссис Хендред.

— Возможно, он полил им какую-то еду. Если бы он выпил бокал уксуса, то наверняка бы тяжело заболел!

— Думаешь, я должна полить это уксусом? — спросила миссис Хендред, с сомнением глядя на блюдце с миндальным кремом.

— Конечно нет! — рассмеялась Венеция. — Пожалуйста, мэм, пусть Уортинг заберет уксус!

— По правде, говоря, я думаю, что уксус испортит крем. Пожалуй, мне лучше поесть печенье. Уортинг, положите мне еще крема и можете идти — мне не нужно ничего, кроме печенья, так что оставьте его на столе. Попробуй, дорогая, печенье очень вкусное, а ты ведь почти ничего не ела!

Чтобы угодить ей, Венеция взяла печенье и стала его пожевывать, покуда тетя вновь начала убеждать ее, что экспедиции в одиночку не подобают молодым леди. Венеция не возражала — она не могла объяснить, что осматривает достопримечательности, стараясь отвлечься, а тем более, что никогда не бывает одна, так как рядом с ней ходит призрак, безмолвный и невидимый, но настолько реальный, что ей казалось, будто, протянув руку, она коснется его руки.