Теперь сама выходи за меня замуж - Виктория Воронина Страница 6

Лика, угадав по выражению его лица, какие чувства его волнуют, жалобно протянула:

– Мистер Трентон, если вы настаиваете на свадьбе, то я согласна удовлетворить ваше желание, хотя моя девственность, мое единственное богатство дороже мне всего на свете!

– Милая мисс Глика, не волнуйтесь, – ваше единственное богатство бедной девушки будет находиться в целости и сохранности, и я не собираюсь отнимать его у вас, – поспешно отозвался Николас, начиная понимать, почему эта девица до сих пор не замужем, проживая в поселке, где почти не было женщин. Уж слишком она напоминала воплощенный кошмар любого жениха!– Я передумал посягать на ваше достояние, если оно вам так дорого, даю вам слово.

– Но мой отец проиграл меня, он же должен будет вернуть вам немалую сумму денег, – снова жалобно прохныкала Лика.

– Успокойтесь, я не буду требовать возвращения долга, – предупредительно отозвался Николас, невольно жалея уродливую и не блещущую умом бедняжку, которой явно не повезло в жизни. – И другие мужчины не будут беспокоить вас, ведь ваш отец проиграл вас мне и утратил на вас всякое право.

В восторге от того, что все для нее так удачно складывается, Лика радостно воскликнула:

– Вы поистине благородный человек, мистер Трентон! Дайте я вас поцелую!

– Нет, не надо меня целовать!!! – быстро сказал Николас, поспешно отстраняясь от этого нелепого создания, которое уже протянуло к нему руки. – Мне достаточно вашей словесной благодарности, мисс Глика. Всего вам доброго.

И он ушел из кухни дома Кудрявцевых так поспешно, как только позволяли приличия. Лика с облегчением выплюнула изо рта надоевшие ей орехи, беспрерывно наполняющие ее рот вязкой слюной, что производило дополнительное отталкивающее впечатление на ее недавнего посетителя, и быстро поднялась наверх за подушкой для отца. Мирон в одиночку не мог дотащить отяжелевшего пьяного Якова Степановича в его спальню, располагавшуюся на втором этаже, и ему приходилось укладывать хозяина на сундуке в углу возле печи. Также она захватила меховое одеяло для согрева беспутного родителя.

Скоро слуги, пыхтя от натуги, ввели Кудрявцева в кухонное помещение. По дороге домой ум у Якова Степановича несколько прояснился и он, смутно вспомнив о ждущей его дочери, попытался показаться трезвым человеком. Он даже пытался петь и затянул тонким прерывистым голосом что-то из песни «Гуляет по Дону казак молодой!», без конца отмахиваясь от кухарки и денщика, которые мешали его вдохновенному выступлению. Мирону и Варваре то и дело приходилось ловить беспокойно двигающиеся руки Кудрявцева, распространяющего вокруг себя запах водочного перегара, и они с горем пополам довели его до цели путешествия – большого спального сундука. Лика, расстроенная этим постыдным для ее семьи зрелищем, помогла им уложить вдруг захрапевшего отца на импровизированное ложе, и укрыла его одеялом. Один Илюша был в восторге от всего происходящего. Возвращение пьяного барина домой всегда представлялся ему изрядным развлечением, и он, затаившись за кухонным столом, наблюдал, возбужденно блестя глазенками, как укладывают спать красного как рак и ничего не соображающего хозяина, стараясь запомнить все подробности, чтобы рассказать их своим друзьям, таким же мальчишкам-шалопаям, как и он сам.

Управившись с барином, Мирон взглянул на юную хозяйку и присвистнул:

– Ну и видок у вас, Гликерия Яковлевна! – хохотнул он. – В прошлые свиданьица вы были сущим пугалом огородным, а на этот раз и вовсе себя превзошли. Как это еще жениха кондрашка не хватила на месте?!

– Не свисти в доме, Мирон, денег не будет, – недовольно одернула его Варвара и спешно спросила у барышни: – Ну как, Гликерия Яковлевна, отстал от вас басурман?

– Отстал, – безразличным тоном ответила ей Лика. – Устала я что-то очень, Варвара.

– Оно-то немудрено, столько потрясений за один вечер пережить, – захлопотала вокруг нее преданная кухарка. – Ложись сразу спать, голубушка.

Лика подчинилась ее заботливым рукам, и едва ее голова коснулась подушки, она сразу уснула.

Утром девушка встала с твердым намерением поговорить с отцом по поводу его недостойного поведения, но Яков Степанович чувствовал себя так плохо от похмелья, что она на день отложила этот разговор. Мирона послали в военный лагерь сообщить, что офицер Кудрявцев по болезненному состоянию своего здоровья не может нести службу. Начальник Якова Степановича капитан Скворцов ничуть не удивился этому сообщению – нерадивый офицер «болел» почти каждый раз, когда получал жалованье, но на этот раз его терпению настал конец и он сделал строгое предупреждение, что впредь не допустит таких отлучек своего подчиненного и выгонит его взашей.

И, едва Яков Степанович оправился от последствий своего трактирного гуляния, Лика сообщила ему о намерениях Скворцова уволить его, вместе с упреками за нарушенное обещание больше не пить и не играть в карты.

– Доча, не сердись, – лицо Якова Степановича жалобно сморщилось. – Ты же знаешь – горе у меня! Мамка твоя померла, и я заливаю свою печаль горькую проклятой водкой. Только она меня спасает и дает отрадное забытьё горестной потери.

– Мама уже восемь лет как умерла, батюшка! Пора бы вам оставить ее дух в покое и не тревожить своими бесчинными выходками, – язвительно, не сдержавшись, сказала ему Лика.

– Цыц, Лика!!! Не дерзи отцу! – громогласно воскликнул Кудрявцев. – Яйца кур не учат, и я пил, пью и буду пить! Жизнь такая!

Сказав эти слова, Яков Степанович воинственным петухом вылетел из комнаты и, одевшись в зимнюю шинель, поспешил на службу. Хотя он всячески хорохорился, предупреждение начальства о грозящем ему увольнении достаточно сильно напугало его, и он больше не мог позволить себе прогулов.

Лика после ухода родителя не выдержала и разрыдалась. Будущее представлялось ей настолько безотрадным, что она не видела ни конца своего унылого существования, ни спасения от произвола отца. Несчастие всей ее жизни заключалось в том, что хотя она опекала его как ребенка, юридически он имел полное право распоряжаться ее судьбой, и закон был на его стороне, как бы ему не вздумалось поступить с нею.

Глава 5

Душевная боль от нового предательства отца оказалась так велика, что Лика направилась в церковь за утешением. Когда ей становилось особенно тяжело, и уныние овладевало ее душой, она обращалась к отцу Василию и священник, несмотря на свою молодость умел подыскивать слова, которые приносили ей временное облегчение и уверенность в завтрашнем дне.

Бесконечная полярная тьма постепенно стерла различия между днем и ночью, солнце лишь изредка восходило над горизонтом, наполняя поселение неясным сумеречным светом, но звон церковных колоколов, призывавших к очередному богослужению, исправно напоминали жителям Ново-Мариинска о времени утра и вечера. Лика пошла на вечернюю службу и, поставив горящую свечку напротив большой иконы святого Николая, принялась усердно молиться ему и просить сотворить чудо – исцелить ее отца от недуга пьянства и прочих пороков, а также поддержать ее в жизненных трудностях. Когда служба закончилась, священник подошел к ней и мягко спросил, с сочувствием смотря на слезы, бегущие из ее глаз: