Волосы Береники - Вера Колочкова Страница 6

— Нет, он не убежал, просто ушел. У него мама болеет, попросила прийти пораньше.

— Что, не жалует тебя будущая свекровка?

— Почему? Я ж говорю — болеет.

— Ну-ну. А только учти, милая, мамки-то у парней нынче такие — все хотят своему сыночку богатую невесту. А ты, погляди-ко… Ни кола ни двора, и поучиться толком не вышло. Да еще и без материнского пригляда осталась. Какая из тебя невеста? Глазом зацепиться не за что.

— Зря вы так говорите, Лидия Петровна. У Антона мама не такая. Она добрая и умная. Она знает, что мы любим друг друга.

— Ну и хорошо, и хорошо. Рада буду, если ошиблась. Я ведь о тебе пекусь, Вероничка, сиротинушка ты моя, чтобы не шибко верила парнишонку-то. Поглядела я на него и честно тебе скажу: не шибко он мне понравился. С лица да с фактурки справненький, конечно, а глаза испуганные. Сидел за столом перекрученный весь, не чаял, как сбежать.

— Так ведь похороны, Лидия Петровна. Это он от сочувствия перекрученный.

— Ну ладно, тебе виднее. А я что вижу, то и говорю, не задумываясь, какой с меня спрос? Ладно. Тебе жить. Да и надоела тебе своей болтовней, наверное. Пойду я, Вероничка, устала сильно, спина болит. Уж ты дальше сама, посуды немного осталось… Перемоешь?

— Спасибо, Лидия Петровна. Спасибо вам за все.

— Да не благодари, бог с тобой. И не сердись на старуху, если что не так брякнула.

— Я не сержусь, что вы.

Соседка ушла, Ника осталась одна. Перемыла оставшуюся посуду, убрала в шкаф. Подошла к окну, стала глядеть, как метет по асфальту под фонарем декабрьская поземка. Потом заплакала тихо, обняв себя руками. Холодно на душе… И страшно… И до сознания еще не дошло, что мамы нет. И Антон ушел… Так быстро ушел, будто обрадовался поводу уйти. Еще и Лидия Петровна разбередила душу своими намеками. Ну какое ей дело, кто ушел, когда ушел? Что за болезненное любопытство к чужой жизни? Еще и слезы никак не остановишь, все бегут и бегут по щекам.

Однако плачь не плачь, а дальше жить надо. И силы экономить надо. И деньги тоже. Денег мало совсем осталось, можно сказать, ничего не осталось. И расклеиваться нельзя, надо собраться в кулак и сдать сессию, потом на вечернее отделение перевестись. Жалко, что Антону пришлось уйти… Как ей сейчас нужно, чтобы он был рядом! Чтобы подошел сзади, обнял за плечи, тихо прошептал на ухо: я с тобой, я рядом. Я всегда буду с тобой, ты же знаешь.

Может, позвонить ему? Хотя бы по телефону голос услышать?.. И эти самые слова: я всегда буду с тобой…

Трубку взяла Людмила Сергеевна, ответила слегка раздраженно:

— Да бог с тобой, он спит уже! Ты на часы-то смотрела? Ночь на дворе!

— Извините, Людмила Сергеевна.

— А чего хотела-то? Может, срочное что-то?

Ника вздохнула, снова чуть не расплакалась. Действительно, чего она хочет, что у нее за дело? Тем более — срочное? Когда не знаешь, как и чем жить дальше, когда горе не дает сделать лишний глоток воздуха — это срочное дело или нет? Наверное, не срочное… Просто — твое. И не надо ничего объяснять, если так.

Ничего не ответила, просто положила трубку. И опять расплакалась. Плакала, пока стелила постель, пока раздевалась. Под одеялом тоже плакала. Слышала, как завывает за окном декабрьский ветер. Такой же злой, как равнодушный вопрос Людмилы Сергеевны: «А чего хотела-то, может, срочное что?..»

Сессию Ника сдала кое-как, на тройки. Антон и того хуже — завалил два экзамена. Хотя она старалась ему помочь. Но как поможешь на устном экзамене, когда с преподавателем надо сидеть лицом к лицу? Вот если бы письменный был. Взяла бы его задание и решила, а так… Будто виноватой себя чувствовала, что помочь не смогла. Глупо, конечно. Неправильно. Хотя любой человек в горе чувствует себя глупо и неправильно, будто из-за него это горе случилось, и транслирует свое чувство вины куда ни попадя.

Антон, конечно, был рядом, но все время почему-то молчал. Видно, что ему было неловко пребывать в пространстве ее горя. Не знал, как утешить, что сказать. Будто стеснялся прежних эмоциональных порывов, которые были в той любви, еще беззаботной. Однажды она спросила в лоб:

— Антон… Ты меня разлюбил?

Он посмотрел с обидой, разбавленной удивлением:

— Ник… С ума сошла? Как я могу тебя разлюбить? Я всегда буду тебя любить, ты же знаешь.

— Тогда… Может, переедешь ко мне? Будем всегда вместе.

— Да я бы рад, но мать, боюсь, не одобрит. У нее свои понятия на этот счет, домостроевские, и ничего с этим не поделаешь. Я ведь, пока учусь, на ее шее сижу.

— Выходит, мы совсем с тобой видеться не будем? Днем я работать буду, вечером в институте торчать.

— Но ведь это не навсегда, Ник? И вообще… Главное, мы любим друг друга. Давай я буду встречать тебя после учебы каждый вечер? А потом домой провожать? Хочешь?

— Хочу.

— А на четвертом курсе мы поженимся. Или на пятом. И будем всегда вместе. Я так тебя люблю.

Поначалу он и впрямь встречал ее каждый вечер. Иногда и после работы встречал, провожал до института. Смотрел жалостливыми глазами, прижимал к себе, пока ехали в промерзшем автобусе. Спрашивал про работу.

А что было про нее спрашивать? Даже и рассказать нечего. Туда ходи, сюда не ходи, принеси то, отнеси это. В перерывах — резиновые перчатки на руки, ведро с водой и швабра, и вся офисная суета будто мимо клубится, ее и не замечает никто. Спроси, как зовут, — не вспомнят. Да, в общем, не больно-то и хотелось, чтобы помнили. Самое неприятное было то, что начальник выходных не любил и всех призывал к не обязательному, но умеренно оптимистическому трудоголизму. Если перепадало когда свободное воскресенье, — за счастье можно было считать. Но зарплату платил вовремя, и довольно приличную. Как говорится, и на том спасибо, что ж… Да и не только спасибо, а низкий поклон в ножки, потому что квартирная хозяйка ни одного дня без выплаченного за следующий месяц аванса не пережила бы, выставила за дверь без лишних объяснений.

А потом Антон встречать Нику перестал. Не вдруг, а как-то постепенно — через раз, через два… Отговаривался занятостью, в глаза не смотрел. Она чувствовала: случилось что-то. Приставала с тревожными расспросами. А он только обнимал да прижимал к себе сильно, и она слышала, как виновато и тревожно бьется его сердце. Однажды попросил грустно:

— Ник… Не ходи в институт, поедем к тебе, а? Я так скучаю.

В ту ночь он остался у нее. И они любили друг друга так, будто наутро должны были умереть, как Ромео и Джульетта. В какой-то момент Нике показалось, что глаза у Антона мокрые от слез.

— Ты… Ты чего? Ты плачешь?

— Нет… Нет. Я люблю тебя. Ты это всегда помни, ладно? Чтобы ни случилось.

— Да что такое должно случиться? Не пугай меня, Антон!

— Ничего, ничего… Но все равно помни: я тебя люблю, Ника. И всегда буду любить.