Год длиною в жизнь - Стивен Манчестер Страница 6

Не собираясь никому рассказывать о том, какая незавидная судьба меня поджидает, я пришел на лесопилку МакКаски, чтобы в последний раз вдохнуть запах смазки и свежих стружек. Меня не покидало ощущение нереальности происходящего. Как могло случиться, что я, бригадир, отвечающий за качество работы в этом гигантском деревообрабатывающем цехе, стою без дела и в последний раз оглядываюсь по сторонам? Я не думал, что мне станет не по себе, но в душе поселилась тоска. Я ведь проработал на этом месте всю жизнь. В нем заключались смысл и цель моего существования, и это ради него я поднимался каждый день — пять дней в неделю — в пять утра. Лесопилка давала мне как раз столько сверхурочных, чтобы хватало оплатить учебу дочери в колледже, и вот теперь я пришел попрощаться с ней навсегда.

Бобби, Марти и даже братья Смитон — которым полагалось быть похожими друг на друга как две капли воды, поскольку они считались близнецами, но которые были совершенно разными, — подошли, чтобы пожать мне руку и пожелать удачи на пенсии.

— Ничего, скоро увидимся, — пообещали они.

Но я-то знал, что этому уже не суждено сбыться.

Я посидел с ними на дебаркадере, пока не закончился последний сегодняшний перерыв, слушая, как Адам распространяется насчет бывшей подружки.

— Мы были вместе почти всю учебу в автошколе, пока учились водить грузовики с прицепом, — пошутил молодой умник, чем заслужил негромкие смешки, позволившие ему продолжать. — Черт, я ведь и вправду любил ее! Она была такой здоровенной, что на ее заднице можно было играть в футбол.

Смех стал громче.

— Думаю, она перекусывала в перерывах между едой. Уж не знаю почему, но меня по-настоящему заводило, когда я поднимался следом за ней по лестнице. Глядя на нее, мне казалось, будто под одеялом дерутся два поросенка.

Тут уже не выдержал и засмеялся даже я.

— А когда мы шли на танцы, я никак не мог врубиться, то ли она танцует «электрик слайд», то ли это судороги. А еще она заставляла меня брить ей спину под душем — после того, как газонокосилка сломалась и мы едва не погибли от удара током.

Мы посмеялись в последний раз, и тут раздался свисток. Самое время. Ребята как один поднялись, отряхнулись и разошлись по своим рабочим местам. Я же в последний раз огляделся по сторонам, взял свою карточку табельного учета и — в память о прежних временах — пробил ее.

* * *

Пока Белла сражалась с реальностью моего досрочного выхода на пенсию и пыталась преодолеть боль, вызванную осознанием неизбежного, я в бессильной муке наблюдал за тем, как она, спотыкаясь, бредет по той же темной аллее, по которой шел и я. Она срывалась по любому поводу, даже самому незначительному, и то и дело принималась плакать. Дни медленно складывались в недели.

Как-то я даже проснулся позже обычного, но старые привычки умирают медленно. На протяжении долгих лет я привык вставать с петухами, а теперь мое воображение не простиралось дальше того, чтобы с кружкой кофе выйти на веранду, где заняться было решительно нечем, кроме как усесться в деревянное кресло-лежак и слушать сплетни ранних пташек.

Свободное время запросто может превратиться в убийцу. Я стал слишком часто и подолгу задумываться о том, что ждет меня впереди. Существование ада и рая вызывало у меня некоторые сомнения, но в конце концов я вспомнил о своей бабушке. «Там, где сейчас она, будет хорошо и мне, — думал я. — Уж если она не попала в рай, то у меня вообще нет и тени шанса очутиться в нем».

Как-то ночью я встал с кровати и прошел в гостиную, чтобы не разбудить Беллу, которая всегда спала очень чутко. Там я расплакался и плакал очень долго — не о себе, а о тех, кого должен был оставить: о Белле, Райли, Майкле и внуках. Спустя некоторое время из кухни до меня донесся шорох и в дверном проеме вдруг показался ангельский силуэт Беллы. Не говоря ни слова, она опустилась рядом со мной на диван, мы обнялись и зарыдали вместе. Выплакавшись, она повернулась ко мне и спросила:

— Ты готов разделить горе со мной?

— Да, но…

— Никаких «но», — оборвала она меня, — в горе и радости, помнишь? — Она спрятала лицо у меня на груди. — В болезни и здравии… глупыш.

— Ладно, — согласился я. — В болезни и здравии.

* * *

На следующей неделе, как раз после моего очередного визита к доктору Райс, парни из моего бывшего цеха у МакКаски устроили мне импровизированные проводы на пенсию на голом заднем дворе Джимми Смитона. Организовано все было бесталанно и на скорую руку, но, по крайней мере, они сделали все, что смогли. Время было выбрано самое неподходящее, тем не менее на открытом воздухе они приготовили гамбургеры и хот-доги, притащили бочонок пива, а раздолбанный радиоприемник наигрывал развеселые мелодии в стиле кантри. Уже одна мысль о том, что эти работяги, у которых хватало своих проблем, вспомнили обо мне, согревала душу. И лишь несколько позже я узнал, что эту шумную вечеринку профинансировала Белла, что меня совершенно не удивило, честно говоря. Я, конечно, постарался повеселиться от души, но меня изрядно подвел живот, который болел весь день.

Внезапно у меня обнаружилась масса свободного времени, с которым я мог делать все, что хотел. Правда, кроме жены, разделить его мне было решительно не с кем. Все или работали, или принимали самое активное участие в том, что я раньше знал под названием «жизнь».

Спустя пять недель после того дня, как я получил дурные известия, мы с Беллой отправились в кино. Мельчайшие подробности обрели первостепенное значение: запах нового коврового покрытия, к которому примешивался аромат попкорна; молодые, невнимательные билетеры со своими блуждающими фонариками. Мне казалось, что я еще не испытывал ничего подобного; и уж, конечно, мои ощущения разительно отличались от совсем еще недавних, когда я все принимал как должное.

Когда я вновь вышел на свет, во мне словно повернули выключатель и солнце ударило мне в лицо. К тому времени я уже потерял пятнадцать фунтов и теперь свободно влезал в старые, застиранные джинсы. Я понял, что если не изменю своего отношения, то не протяну и полгода. «Приятель, тебе лучше смириться с тем, что ты умираешь, — сказал я себе. — Кроме того, ты с самого рождения был для всех занозой в заднице. И теперь для тебя самый подходящий вариант — сыграть в ящик от рака толстой кишки».

Я повернулся к Белле.

— Пора перестать разыгрывать из себя смертельно обиженных, причем нам обоим, чтобы бездарно не растранжирить то время, что нам еще осталось.

Она взяла меня под руку, и дальше мы зашагали вместе.

— Знаю, — сказала она. — Я сама уже думала об этом.

И в тот самый миг — отключив фильтры, снеся крепостные стены и разрушив защитные контрэскарпы и бастионы — мы рука об руку вновь шагнули в свою жизнь. Или, по крайней мере, в то, что от нее осталось.

* * *

На следующие выходные к нам заглянул Майкл, чтобы помочь мне вынести на тротуар старое продавленное глубокое кресло, где его мог бы забрать старьевщик.