Правда во имя лжи - Елена Арсеньева Страница 6

Кстати, почему она все время называет сестру СонейБогдановой? Хоть у близнецов, судя по книжкам, судьбы складываются весьмапохоже, однако совсем не обязательно, чтобы Соня до двадцати семи летоставалась одинока, как и Лида. У нее, возможно, другая фамилия. Просто чудо,что она живет по тому же самому адресу, какой был указан в письме ИриныБогдановой. Мужа Сониного, правда, не видать, да и вообще – в комнате, которуюоглядывает Лида, ничто не указывает на присутствие мужчины. Нормальная чистодамская комнатенка, обычная мебель, обычные безделушки, много картин, всебольше пейзажи русские, очень красивые, без вывертов, без сюров, порядкомосточертевших Лиде, а она немало-таки общалась с разно-всякими художниками.Эге, а это что такое? Это не пейзаж, а вырезанная из какого-то альбома иликалендаря и пришпиленная к обоям портновскими булавочками репродукциямалоизвестной картины Серебряковой «Прощание славянки».

Да, Серебрякова неистово входит в моду, теперь на Сотби занее дают сумасшедшие деньги. Интересно, знает об этом Соня или ей простонравится картина, как нравится, к примеру, Лиде? Конечно, женщина на картине,эта вдова, за спиной которой пылает погребальный костер мужа, – вылитая Соня.Или вылитая Лида… Вряд ли они обе позировали Зинаиде Серебряковой – в начале-тонашего века! – просто натурщица на них страшно похожа. Все-таки есть, наверное,что-то в этих россказнях о переселении душ или двойниках, прошедших сквозьвремя.

А еще что-то, безусловно, есть в рассказах о странномсходстве близнецов, даже если они выросли далеко друг от друга! Взять хотя быэту картину, – она нравится им обеим. И еще – у Лиды прямо-таки мурашки по кожепробежали, когда Соня сказала: «сабо самой» вместо «само собой». В точности какЛида – с детства нарочно коверкала язык, вот и пристало на всю жизнь. Так же,как «маненько» вместо «маленько». Сколько ни билась матушка, сколько Лида самапотом ни следила за собой – так и не смогла искоренить эти накрепко прилипшиесловечки.

Господи! Да ведь Соня точно так же, как Лида, говорит не«мама», не «мать», а «матушка». И если она к тому же обожает абрикосовый компот– это вообще – туши свет!

Лида вдруг вздрогнула, оглянулась – и обнаружила, что Сонястоит, опершись о притолоку, и пристально смотрит на нее. Задумавшись, Лиданичего не слышала: ни звука закрываемой двери, ни шагов по коридору. И скольковремени, интересно знать, длится это разглядывание?

– Только что вошла, – сказала Соня, и Лида даже вздрогнула.А может, она невольно спросила вслух? – Проводила клиентку – и сразу к тебе. Тыдавно знаешь?

Не было нужды уточнять – о чем.

– Недели две. Хотела приехать сразу же, как нашла письмоИри… то есть нашей матушки.

– Письмо?! Да как же Анна Васильевна его сохранила? Матьиногда – из чистой вредности, сабо самой! – пыталась писать Литвиновым, нобезответно. И тебе об этом, конечно, никто ни гугу?

– Никто. Я сразу хотела расспросить отца – в смысле, ДмитрияИвановича. Но не успела, он умер. Сама понимаешь, похороны, девятины… а кактолько освободилась, приехала сразу. А ты?

– Да уж давненько, небось лет восемь-десять, – усмехнуласьСоня, все так же опираясь о притолоку, словно опасаясь приблизиться к Лиде. –Вру – одиннадцать! Мне как раз исполнилось шестнадцать, и матушка вдруг ни стого ни с сего потащила меня на один день в Нижний. Как с печки упала! Свокзала, помню, поехали на площадь Свободы, а оттуда еще немножко прошли – ивышли к такому задрипанному панельному дому на Ковалихе. Умора, а не название,это просто ужас, что такое. И матушка вдруг говорит с этаким надрывом – а вней, надо тебе сказать, умерла великая актерка, ее хлебом не корми, только дайчего-нибудь отмочить с надрывом! – говорит, стало быть: «Вот в этом доме живеттвоя родная сестра, и вы похожи с ней как две капли воды, но мои грехиразлучили вас еще в младенчестве, и вы не увидитесь с ней никогда, никогда!»

Все эту тираду Соня произнесла с нелепыми ужимками иокруглившимися глазами, бия себя в грудь и неестественно вибрируя голосом,однако Лида даже ахнула, до того ясно представила себе вдруг эту женщину, невиденную никогда в жизни: свою родную мать…

– Ну, я, естес-сно, говорю: «Что за чушь? Почему никогда?Какой номер квартиры? Пошли, навестим сестричку! Вот подарочек ей сделаем кодню рождения!» Тут матушка чуть на колени передо мной не бахнулась и, рыдаяочень натурально, сообщила, что дала страшную клятву «этим святым людям», – онаи так принесла им очень много зла, – и никогда, ни за что не позволит нам стобой увидеться, чтобы не надрывать твоей души. Прямо-таки мексиканский сериал,да? Ну, я настаивала, чтобы нам встретиться, как бы невзначай, а она била себяв грудь и всяко гримасничала. Наконец устала кривляться и сообщила, чтоЛитвиновы каждый месяц присылали матушке немалую сумму откупного, чтобы онасама не вздумала надрывать твою душу, на которую ей, сказать по правде,наплевать с высокой башни. Как и на мою, впрочем. То есть под всякойнадстройкой всегда имеет грубый экономический базис, как нас и учили в школе.

– А потом?

– Ну, что потом? – пожала плечами Соня. – Мне сразурасхотелось с тобой видеться, как только я поняла, что в этом случае нашидоходы сойдут на нет. Матушка-то ни дня нигде не работала, теперь мне сталоясно почему. Перестанут Литвиновы платить – придется мне вместо медтехникумаидти работать, содержать и матушку, и ее хахалей, а она их как перчатки меняла.А мне очень хотелось учиться и, главное, поскорее стать самостоятельной, уехатьиз дому, плюнуть на всю эту пакость. Я заткнулась, матушка утерла слезки – и мыпобежали на автобус, чтобы успеть на дневной поезд – тогда еще поезда в Москвуднем ходили. Ехали, помню, в таком гробовущем молчании, и я все время думала:«Ну почему, почему Литвиновы отдали матушке именно меня, а не Лидку?!»

– Что, серьезно? – усмехнулась Лида, вспомнив полудетскиеобиды на родителей и свои собственные мысли на ту же тему. – Так было тяжело сней?

– Не столько с ней, сколько с ними, – подчеркнула голосомСоня. – Вотчимов, как раньше говаривали, у меня столько сменилось – не счесть,натурально не счесть. Смешались в кучу кони, люди… Ей-богу, на улице встречу –не узнаю. Хотя они, впрочем, все какие-то мимоезжие. Транзитом семейную жизньвели! Запомнился только один, последний.

– Он что, был хороший человек, раз ты его запомнила? –спросила Лида.

– Да так, ничего особенного, – отмахнулась Соня. – Простойобыкновенный маньяк. Таких, наоборот, надо поскорее забывать, а я вот помню.Наверное, потому, что он поклялся меня прикончить. Да не дергайся! Дело давнее,я сначала ждала-ждала, а потом поняла: кто грозит, тот не опасен.

– И… за что? – боязливо прошептала Лида.