Возвращение в Прованс - Фиона Макинтош Страница 6

Несколько месяцев, до самой капитуляции нацистской Германии, они провели на Оркнейских островах, вдали от шума городов, чтобы время залечило раны военного времени, но Люк тосковал по родине. Ему не хватало жаркого и сухого климата Прованса, горячего летнего ветра, пахнущего лавандой и тимьяном, осеннего аромата оливкового масла и гроздей винограда, бело-розовой кипени весенних садов в родном Сеньоне и запаха свежего хлеба по утрам. Люк мечтал о суровых альпийских хребтах Люберона, о снежной зиме и разноцветном лете, о живописных деревеньках, рассеянных по крутым склонам.

Впрочем, ради своей новой семьи он старался привыкнуть к жизни на побережье, к галечным пляжам, усеянным грудами водорослей, к высоким изысканным домам на набережной. Люку недоставало Прованса, с его буйством красок, разномастных домиков с ярко-синими и канареечно-желтыми ставнями. На юге Великобритании преобладали дома сдержанных пастельных тонов, с черными чугунными оградами. Теперь Люк с Лизеттой жили в Истбурне, среди строгих элегантных особняков, где люди говорили негромко, а размытый пейзаж покрывала легкая дымка тумана.

Поэтому Люк предпочитал взбираться на уединенные утесы, откуда в хорошую погоду открывался вид через пролив Ла-Манш, на берег Франции.

Над истбурнской пристанью занимался рассвет. Люк поморщился: с приставшей к берегу лодки тянуло чем-то прокисшим. В розовеющем небе темнели тени облаков, а золотисто-оранжевый луч на горизонте указывал на Францию, словно заявляя: «Твое место там».

И все же вернуться на родину Люк не мог, пока не зажили раны в измученной душе. Под бомбами, от пуль врагов и по навету нацистских осведомителей погибли друзья, немцы уничтожили целые деревни и селения, да и родные Люка пропали бесследно. Остался только подарок любимой бабушки – мешочек с семенами лаванды, который Люк берег, как талисман, напоминавший ему об утраченной жизни. Сморщенные, высохшие соцветья до сих пор хранили тонкий аромат Сеньона.

Когда-нибудь, но не сейчас, Люк возвратится в родные места…

Несколько лет назад он узнал о существовании Международной службы розыска, основанной на территории Германии в 1946 году для того, чтобы помочь родственникам выяснить судьбу жертв нацистского режима. Люк связался с этой организацией, получил от них два письма, но вот уже год не слышал больше никаких вестей. Как ни странно, такое молчание утешало и вселяло надежду.

Люк старался не отравлять себе жизнь воспоминаниями о пропавшей семье. Жизнь продолжалась, надо было заботиться о Лизетте и о трехлетнем Гарри. Люк мечтал научить сына французскому, но в послевоенной Великобритании на иностранцев смотрели с подозрением. Лизетта говорила как коренная жительница южной Англии, а Люку пришлось работать над своим произношением, и полностью избавиться от акцента он не смог. Правды о храбром участнике движения французского Сопротивления не знал никто, кроме Лизетты и горстки сотрудников недавно упраздненного британского военного ведомства.

В Министерстве обороны Люку предложили сменить его настоящую фамилию Равенсбург – она звучала слишком по-немецки. Называть себя Боне он больше не хотел, хотя двадцать пять лет с гордостью носил фамилию приемных родителей. Усыновившая его еврейская семья радушно приняла его, делила с ним кров, щедро награждала любовью и лаской, но теперь Люк стремился вернуться к своим истинным корням. Он не считал себя вправе принять фамилию Лизетты, и жена предложила ему назваться сокращенным именем Рэйвенс, которое выглядело вполне по-английски.

Лизетта не отрицала и не оправдывала своих действий по заданию британских разведывательных служб: ей, английской шпионке во Франции, пришлось соблазнить высокопоставленного нацистского военного и вступить с ним в интимную связь. Она согласилась на полтора года переехать в заброшенную деревушку на Оркнейских островах, дожидаясь, пока отрастут ее волосы, обритые толпой разъяренных парижан. По окончании войны Лизетта и Люк вернулись в Суссекс и сыграли свадьбу в местной церкви. Лизетта не хотела уезжать из южной Англии, но Люк не любил больших городов, поэтому ему решили подыскать подходящее занятие на побережье. Однако работать почтальоном в Уортинге или подмастерьем плотника в Рае Люк отказывался, напоминая жене, что у него уже есть специальность: он умеет обрабатывать землю и выращивать лаванду. Лизетта не жаловалась, относилась к этому с пониманием и терпеливо выслушивала отказы мужа. Семья продолжала существовать на средства жены, и это очень угнетало Люка. Он хотел быть добытчиком, своими руками зарабатывать на хлеб; невозможность заниматься любимым делом тяготила Люка.

В один прекрасный день он узнал о позиции смотрителя маяка на мысе Бичи-Хед, и на душе полегчало: безлюдная местность, уединенная работа, рядом с Истбурном, куда когда-то собирались переехать родители Лизетты.

Смотрителю маяка полагалось жилье, но находилось оно на острове Уайт, что Лизетте совсем не нравилось. Она сама готова была по два месяца жить без мужа, но, чтобы не лишать Гарри отцовского присутствия, решено было снять небольшой домик в Мидсе, на западной окраине Истбурна.

– Если прищуриться, то можно представить себе, что мы живем в Провансе, – сказала она мужу, гуляя вдоль утесов. Гарри, вцепившись ладошками в руки родителей, восторженно пинал кустики травы.

Вместо того чтобы согласиться и обнять жену, Люк пробормотал по-французски то, что думал:

– Местность крепко связана с чувствами. Родные места любишь не за красоту, а потому, что прикипел к ним сердцем.

– Ну сколько можно! – обиженно воскликнула Лизетта. – Прекрати, пожалуйста! Ради меня, ради сына… Пойми, ведь теперь это – наш дом.

Справедливое замечание жены внесло еще большее смятение в душу Люка.

На самом деле его недовольство возникло из-за неспособности выполнить данные себе обещания: выяснить судьбу своей приемной семьи, вернуться во Францию, отыскать мальчика Робера и его бабушку, которые спасли Люку жизнь и выходили его после ранения. Сейчас Роберу исполнилось двенадцать. Хотелось верить, что Мари еще жива, иначе мальчик остался бы круглым сиротой. Да, Люк обещал вернуться, но с тех пор прошло уже четыре года.

А еще он обещал расправиться с гестаповцем, заставившим его убить Вольфа Дресслера, человека, которого Люк любил как родного отца.

Самым мучительным невыполненным обещанием оставалось слово, данное бабушке: растить лаванду, пестовать ее волшебные заросли.

– Лаванда спасает жизни, дарует счастье, – напевно говорила Ида.

Возможно, лаванда и спасла им жизнь, однако ее чудодейственная сила исчезла, растворилась в бедствиях войны.

Из всего обещанного Люк исполнил лишь одно: обещание, данное заклятому врагу. Маркус Килиан всегда был для Люка загадкой. Прославленный полковник немецкой армии одновременно воплощал в себе все то, что ненавидел и чем восхищался Люк. Килиан отдал жизнь, защищая Люка, хотя оба мужчины прекрасно понимали, что на эту жертву полковник пошел ради Лизетты. Килиан ненавидел фашизм, но любил Германию. Он умер как истинный патриот, с именем Лизетты на устах. В судьбоносную ночь освобождения Парижа Люк вполне мог оказаться на месте Килиана.