Месть женщины среднего возраста - Элизабет Бушан Страница 6

– Вы были очень добры, – сказала я.

Он взглянул на мокрый комок в моих руках.

– Пожалуйста, оставьте платок себе.

– Извините, что побеспокоила вас.

Незнакомец улыбнулся так, будто ему нравилось, когда женщины рыдают рядом с ним. Я заметила, что он улыбается искренне: не только губами, но и глазами.

– Если вас это утешит – я видел и похуже. Так что продолжайте, если хотите.

Я поймала соседа на слове и большую часть перелета периодически заливалась слезами, а он продолжал читать книгу о южноамериканской политике, царапая что-то на полях и поглощая сначала свой, а потом и мой обед.

Когда подносы унесли, сосед спросил:

– Хотите поспать у меня на плече?

Чувствуя себя по-идиотски, но слишком измученная, чтобы спорить, я приняла предложение и вскоре забылась. Когда я проснулась, за окном была ночь; мой спутник спал, но его плечо по-прежнему поддерживало мою голову.

Когда самолет начал снижаться в Хитроу, в иллюминаторе стали вырисовываться шокирующе тусклые коричнево-зеленые квадратики Мидлсекса. Мой сосед привел спинку кресла в вертикальное положение.

– Вполне вероятно, что вас расстроило то, что происходит сейчас в Южной Америке на политическом фронте – не надо так удивляться, многих людей это действительно огорчает. Меня, например, и я был бы рад как-нибудь вам рассказать об этом. А может, вы убили налогового инспектора и едете домой, где вас ждет тюрьма? Или вам пришлось попрощаться с близким родственником, которого вы больше никогда не увидите? Но мне почему-то кажется, что вы переживаете из-за любви. – Я промолчала. – Должно быть, он негодяй, – заметил мой спутник. – Я бы в жизни не бросил женщину с такими волосами. – На это мне тоже нечего было ответить.

Самолет взревел, коснувшись земли, и покатился к терминалу.

– Хотите, возьмем одно такси на двоих до Лондона? – спросил мой сосед. – Не волнуйтесь, беру все расходы на себя.

Я слишком устала, чтобы о чем-либо думать, и согласилась.

– Постараюсь не заплакать. – Я взглянула на серое, промозглое небо. – Вы всегда портите книги?

– Только если содержание того заслуживает.

– Бедная книга. – Я чувствовала себя несчастной; горечь потери, казалось, ощущалась даже во рту, и это было ужасно.

– Меня зовут Натан Ллойд. – Он протянул руку. – А вас?

– Роуз.

В семь тридцать нас разбудил телефонный звонок. Натан застонал и потянулся к трубке.

– Да, – сонно проговорил он, потом резко встрепенулся: – Хорошо, Питер.

Я выскользнула из кровати. Порядок был мне известен – наступил кризис, и Натану необходимо быть в офисе. Объявили войну, или член королевской семьи повел себя неподобающе, или же газете предъявили обвинение в клевете. Такое случалось уже не раз и повторялось с завидной регулярностью.

Я накинула халат и спустилась в кухню, остановившись на лестничной площадке, чтобы взглянуть в зеркало и поправить волосы. В одной карикатуре женщина смотрит в зеркало и восклицает: «Погодите, это какая-то ошибка. Я намного моложе нее!»

С годами четкие контуры лица расплылись, и, выбираясь утром из кровати, уже не приходилось рассчитывать на то, что будешь выглядеть прекрасно: это было невозможно. Хотя мне нравились лица, которые приобретают туманную мягкость в противовес эластичности и сиянию юной кожи – к примеру, Ианта сейчас выглядит гораздо интереснее, чем в сорок, – нужно лишь время, чтобы к этому привыкнуть. Не думала, что в сорок семь я буду менее уверена в себе, чем двадцать лет назад: мне всегда казалось, что взросление освобождает от комплексов. Но все оказалось не так, и, безусловно, эту тему я с Натаном не обсуждала.

На кухне я раздвинула жалюзи, и комнату залил слабый солнечный свет. Я глубоко вздохнула. Сегодня придется разбираться в сарае и делать те вещи, до которых не доходят руки в холодную погоду.

Бросив на сковородку пару ломтей бекона, я накрыла на стол, выжала сок из апельсинов и приготовила кофе. Я обожала свою кухню. Это было мое любимое место: я наполнила его кремовыми и белыми предметами – кувшинами, мисками, фарфором, тщательно отбирая их в течение многих лет. Я убиралась, ставила грязные чашки в посудомоечную машину, складывала стопкой неглаженое белье.

Когда бекон поджарился до хруста, я подогрела молоко и позвала Натана. Он влетел в кухню в повседневном офисном костюме. Его голова была уже занята делами. Превращение младшего политического корреспондента, с которым я познакомилась в самолете, в Натана – заместителя главного редактора – было завоевано с трудом. Как-то раз я спросила мужа, не скучает ли он по охоте за сенсациями, и он ответил, что уже не помнит, как это было, а значит, не может и скучать. В его словах был резон.

Я налила ему кофе и села напротив.

– Жаль, что тебе приходится идти.

Он пожал плечами:

– Нам всем известны правила. Это не займет весь день, но я дам тебе знать. – Последовала пауза. – Где ты будешь?

Я выглянула в окно.

– Займусь кое-какой домашней работой, а потом, если погода не испортится, посижу в саду. – Сад был моей территорией, и я проводила там все свободное время. Натан ненавидел копаться в земле: обычно он сидел в шезлонге и комментировал мои действия.

Доев бекон, муж потянулся за тостом.

– Твой сад нас разорит, – заметил он.

– В этом году там будет замечательно. Вот увидишь. Я сотворила чудеса.

– Ты всегда так говоришь.

– И это правда.

На его лице промелькнула смутная утренняя улыбка:

– Да, это правда.

Мы с Натаном ссорились из-за того, что я топаю по дому с мешками грибного компоста и навоза – ведь я разводила грязь. Мы ссорились из-за денег, которые я тратила на растения; ссорились потому, что я отказывалась брать отпуск, когда какая-нибудь Paeonia suf-fruticosa расправляла свои юбочки и являла миру все великолепие красок.

Мужу не нравилось, что по ночам я читаю книги по садоводству и мешаю ему спать; он горько сокрушался, когда я заказала строителям маленький фонтанчик. Это была пиррова победа: фонтан беспрерывно приносил неприятности, так как требовал регулярного ухода.

И все же это были приятные ссоры, такие должны возникать у людей, живущих вместе. Они поднимали вихрь и исчезали, оставляя после себя покой. Мы с Натаном были рады стоять по разные стороны садового забора и кричать друг на друга.

Я подлила Натану кофе.

– Ты не звонил Поппи?

В мае Поппи сдавала выпускные экзамены в Ноттингемском университете, и мы сомневались, готовится ли она к ним. Натан решил прочитать дочери нотацию, хотя я возразила, что в двадцать два года Поппи может сама выбирать, как жить. Он же ответил, что в таком случае ей придется выбирать между его и моей позицией.