Всего одна ночь - Анатолий Охотин Страница 6

— А компот? — дурашливо произнес Володя знаменитую фразу из фильма «Операция «Ы»». Потом, резко выбросив руку вперед, ткнул Усольцева пальцем в грудь и крикнул: — Руки! Мыли?

Молчаливый штурман уколол Володю таким взглядом, что тому враз расхотелось с ним шутить. Сев к столу, механик проговорил:

— Так и знал, нет кетчупа.

— Располнеешь с него, — улыбаясь, заметил Качалин, — твоя француженка с ума сойдет.

— Обижаешь, командир, я норму знаю. Между прочим, я тут давеча такую докторшу высмотрел — пальчики оближешь. Ты не против, если я к ней за кетчупом смотаюсь? Макароны без кетчупа как пиво без воблы: пузо дует, а кайфа нет. Ну я пошел, лады?

— Метеор, — сказал Качалин, когда Володя испарился из палатки.

— Попрыгунчик, — лениво отозвался Усольцев. — Пускай скачет, недолго осталось.

— Да что с ним станет?

— Чую, командир, вот тут, — он приложил ладонь к сердцу, — сосет который день. Не к добру это. Еще ни разу не обмануло. Ни в Афгане, когда сбили, ни после, когда жена с сынишкой в автоаварии погибли. Гробанемся мы.

Их разговор прервал Володя. Уже сбегал. И кетчуп принес.

— Встретил врачиху? — поинтересовался Качалин, стараясь не думать о словах захандрившего штурмана. Тому и небо было с овчинку.

— Так, на скороту столкнулись, — ответил Володя.

— Дала?

— Чего? — не понял механик.

— Дак за чем ходил.

— Разумеется, — подсаживаясь к столу, сказал Володя. — А за остальным велела прийти попозже. — Он ухмыльнулся в свою тарелку. Потом обильно полил остывающие макароны соусом и, зажмурившись, принюхался. — Боже, какая прелесть! От моей так же пахнет. Оказывается, она итальянка. Говорят, они особенно горячие. Проверим потом. — И вдруг вскинулся на Качалина: — Кстати, командир, твою я там тоже видел.

— Ну и что?

— Ее арестовали.

— Элис? За что? Что ты несешь! Знаешь, Володька, от твоих шуток иногда пропадает аппетит. Уймись!

— Чтоб я сдох, если сочиняю! — поклялся тот. — При мне к врачам приперлись два губастых парня и увели нашу журналисточку под белы ручки к самому коменданту. Отобрали камеру и тоже с собой прихватили. Моя мне шепнула, что Элис обвиняют в шпионаже. Представляешь, а мы-то чуть не влипли с ней. — Он передохнул. — Но девка боевая оказалась, круче вареного яйца, царапалась, кусалась, еле амбалы скрутили. Но уволокли все же.

Пораженный Антон отложил ложку и уставился на механика: не вкручивает ли Володя ему мозга? Но тот вроде был серьезен. Обиделся даже, что сразу не поверили.

— Значит, ее увели? — наконец выдавил Качалин.

— Прямо к коменданту. Теперь он точно ее трахнет. А они здесь все поголовно ВИЧ-инфицированные. Девахе, конечно, не позавидуешь, но сама виновата, не надо было шпионить. За что боролась, на то и напоролась.

— Перестань! — оборвал его Качалин. — Какой шпионаж? Какие тайны у этих проходимцев, кроме тех, что они обирают собственное население, спекулируют продовольствием, собранным по крохам со всего мира. — Антон поднялся из-за стола, проговорил с угрозой: — Сейчас я потолкую с команданте! Он что вообще о себе возомнил?! — Качалин, едва сдерживая гнев, выскочил из палатки в чернильную темноту ночи.

— Ни хрена не просекаю, — пожал плечами недоумевающий механик и повернулся к Усольцеву: — Он что, запал на нее, что ли?

— Ты мне надоел, — проскрипел Усольцев, не отрываясь от еды.

— Спросить нельзя? — уязвленно буркнул Володя.

Ответом было молчание.

Володя только хмыкнул и старательно заработал челюстями.

* * *

Качалин беспрепятственно влетел в покои команданте. Сунувшегося было к нему часового Антон просто проигнорировал, оттолкнув со словами: «А поди-ка ты, сынок, подальше!»

Оказавшись внутри замкнутого освещенного двумя аккумуляторными лампочками пространства, Антон застал прелюбопытную мизансцену. Два рослых охранника (вероятно, Володя имел в виду именно их, когда говорил о двух амбалах) навытяжку стояли возле откинутого полога и, вытаращив глаза, со страхом наблюдали, как их повелитель корчится под столом, стоя на карачках и исторгая грязные ругательства на языке своего племени. Команданте обеими руками держался за промежность.

Элис зажалась в углу маленьким свирепым зверьком и следила настороженным взглядом за находящимися в палатке мужчинами. Было очевидно, что сдаваться она и не помышляла.

В пяти шагах от девушки сидел на раскладном стульчике молодой высокий парень в военной форме, но без знаков различия. Он смерил вошедшего Антона внимательным изучающим взглядом, и Качалин тотчас почти физически ощутил исходящую от молодого негра резко отрицательную ауру. Хотя Антон и не особо доверял подобным штучкам, относя их к мистике, одно он знал точно: сидящий сбоку от Элис человек им не союзник. Прежде Антон не встречал его в лагере.

Качалин подошел к Элис, помог ей подняться, озабоченно спросил:

— Вы в порядке?

— Кости пока целы, — сказала Элис.

— А что здесь стряслось?

— Я ударила его в пах, — кивнула она на команданте.

— Это необдуманный поступок.

— Но он полез ко мне! А я этого не люблю. — Слезы закипали в ее глазах, она держалась из последних сил.

— Ничего страшного не произошло, — вкрадчивым тоном на хорошем английском пояснил с усмешкой незнакомец. — Команданте по праву старшего хотел лично досмотреть журналистку, потому что у него появилась информация, будто у этой девушки есть кассета со съемками запрещенных для показа объектов.

— Господи, да что они такое выдумывают! Ничего запретного я не снимала, потому что меня это не интересует. Во всяком случае, не вам учить меня журналистской этике. Я буду жаловаться вашему премьер-министру!

— Бред какой-то, — по-русски пробормотал Качалин, отчаянно соображая, как с наименьшими потерями выпутаться из щекотливой ситуации.

И вдруг Элис громко разрыдалась. Слезы, сколько она их ни сдерживала, все же прорвались наружу. Она размазывала их руками по щекам. Вот когда Антон по-настоящему струхнул. Видеть слезы слабых — женщин и детей — было для него непереносимой мукой. Он потерянно замер, не зная, чем помочь Элис. И тут она сама бросилась к нему и крепко обняла, плотно прижимаясь дрожащим телом. Сквозь тонкую ткань одежды он слышал, как исступленно колотится ее сердце. Элис попала в серьезную переделку и стремительно увлекала его за собой в страшную бездну, откровенно демонстрируя их близкие отношения. Но — черт возьми! — сейчас Антону было глубоко наплевать на прямую угрозу. И хотя палатка команданте была не тем местом, где Антон хотел бы обнимать Элис, ему было приятно чувствовать рядом с собою эту прелестную девушку, вдыхать запах ее волос и еще что-то неуловимое, волнующее. Это было странное ощущение близости с женщиной, как бы уже знакомое по прежнему опыту, но в то же время необычное, новое, неизведанное, до глубины души потрясшее Антона. Он понял, что без Элис отсюда не уйдет.