Голоса ночи - Лидия Джойс Страница 6

«Будь ты проклят, Дэнни, – подумала Мэгги, наверное, уже в тысячный раз на этой неделе. – Что я тебе сделала?»

Девушка на сцене закончила пение и после приглушенных слов из зала, которые Мэгги не расслышала, заковыляла прочь в подавленном состоянии. Затем было названо имя Мэгги. Перл сжала ее руку, и Мэгги, сделав глубокий вдох, шагнула на сцену и в свое будущее, каким бы оно ни было.

Чарлз взглянул на невысокую, закутанную в платок девушку, вышедшую из-за кулис. Он без особого интереса наблюдал, как она пересекла сцену, полагая, что это одна из девчонок, помогавших поправлять освещение или декорации перед очередным прослушиванием. Но девица двинулась прямо к рампе, и яркие огни осветили ее лицо – лицо вполне совершеннолетней девушки. От нее веяло поразительной силой характера, которую трудно было ожидать в таком хрупком теле. Это была не девчонка-сорванец, а женщина: еще одна певица, вышедшая для прослушивания.

У нее были темные глаза и волосы, а кожа светлая, с оттенком желтизны в ярком свете сцены. Правильные черты лица можно было назвать красивыми. Однако словами трудно передать воздействие, которое она оказывала на наблюдателя. Чарлз был поражен прежде всего исходящей от нее силой.

В ее позе чувствовалась вызывающая смелость, даже некоторая наглость, когда она обвела невидящим взглядом места в зрительном зале, ища слушателей сквозь огни рампы. Она стояла, покачиваясь на носках, словно готовилась действовать при малейшей опасности: либо атаковать, либо спасаться бегством – Чарлз не мог понять.

Девушка шагнула вперед, и черный платок соскользнул с ее плеч, открыв коричневое, строгого покроя платье.

– Могу я начать? – спросила она.

Чарлз был поражен, услышав ее безукоризненное произношение, характерное для представителей высшего общества, хотя готов был поклясться, что она никогда не принадлежала к дворянскому сословию. Он невольно подался вперед.

– Начинайте, милочка, – сказал мистер Ларсон.

– Кто эта девушка? – тихо спросил Чарлз. Мистер Ларсон заглянул в табличку на коленях своего секретаря.

– Маргарет Кинг, – сказал он. – Говорят, она проходила прослушивание четыре года назад, но я не помню ее. Должно быть, тогда она была еще совсем ребенком. По ее словам, последнее время она выступала в варьете и за нее поручилась Перл Бланк.

Брови Дайнса взметнулись вверх, и Чарлз понял почему. Перл Бланк была, бесспорно, ведущей оперной певицей, такой же замечательной, как Ла Гризи и мадам Виардо в расцвете своей карьеры, и обладала большим самомнением и достоинством, как и полагается примадонне. Как могла певичка из вульгарного варьете, будучи моложе Перл лет на шесть, быть ее ближайшей подругой?

Сейчас эта девушка смотрела прямо на них.

– Я исполню выход Одабеллы из пролога к опере «Аттила», – объявила она.

Интерес Чарлза возрос еще больше. Оперу «Аттила» не ставили в Лондоне в течение нескольких лет, и хотя автором был сам Верди, похоже, никто, кроме него самого, не считал это произведение оперой. Более того, партия Одабеллы была довольно трудной для певицы, которая должна изображать то наивную девушку, то умудренную опытом женщину – два женских характера, наиболее популярных в настоящее время в опере.

Маргарет Кинг на мгновение закрыла глаза и сделала глубокий вдох, готовясь к выступлению, а когда снова открыла их, выражение ее лица резко изменилось, приобретя пронзительные, напряженные черты. Она начала петь, и первые ноты прозвучали с необычайной чистотой и силой, отчего по спине Чарлза пробежали мурашки. Он явственно представил, как она стоит на поле боя перед ордами кочевников с мечом в руке. Даже после поражения она оставалась гордой и несгибаемой перед предводителем варваров, презирая женщин, которые прятались за спины мужчин, не встав на защиту своих жилищ и детей. Она была замечательной, превосходной актрисой.

Именно такой, какую он искал.

Объективно Кроссхем понимал, что голос Маргарет Кинг недостаточно силен, да и выразителен для оперы, и она вынуждена была замедлять темп в наиболее трудных пассажах, однако внутри у Чарлза все сжималось, когда она гордо смотрела на воображаемого Аттилу. Он не хотел, чтобы ария кончалась, и в голову ему непроизвольно пришли слова ответа Аттилы. Он, не задумываясь, встал, отчетливо понимая, что надо сделать, чтобы продолжить действо.

Мэгги допела до конца свою арию, и ее голос вызывающе прозвенел, прежде чем наступила тишина. Она заморгала, осознав, что ее руки все еще сжаты в кулаки, при этом одна поднята над головой. Ее платок соскользнул с плеч и упал на пол. Мэгги протянула руку, чтобы поднять его, когда в тишине внезапно зазвучал глубокий мужской голос.

– Bella e quellaira, о vergine…

Это был ответ Аттилы на вызов Одабеллы. Мэгги поняла, что певец явно не был профессионалом, но его голос, несмотря на неровность, волновал, заполняя зрительный зал и вызывая симпатию. Застыв в неопределенности и смущении, она смотрела в темноту позади огней рампы, в то время как певец приближался, и его голос звучал довольно мощно и уверенно, когда он выражал свое восхищение Одабеллой и объявлял, что дарует ей прощение.

Мэгги стояла в нерешительности. Было ли это своеобразное испытание? Она ответила, слепо вглядываясь вперед и стараясь различить силуэт певца.

– Fammi ridar la spada! [1]

– Возьми мой! – Аттила приближался, и его голос теперь звучал громче. Мэгги уже могла различить его фигуру в нескольких шагах позади рампы.

Слова арии непроизвольно слетали с ее губ, в то время как она смотрела на приближающегося мужчину, не в силах оторвать от него глаз. Она клялась отомстить Аттиле и готова была убить его мечом, который тот дал ей. Когда Мэгги умолкла, мужчина легко вскочил на сцену. Теперь он стоял перед ней, освещенный огнями рампы. Это был незнакомец в безукоризненном черном костюме – высокий, сильный, с кожей, тронутой легким загаром и светящейся здоровьем, каким ни один истинный лондонец не мог похвастаться.

«Кто он такой?» – лихорадочно размышляла Мэгги, глядя на его темные глаза и чувствуя себя загнанной в угол. Где мистер Ларсон и почему он позволил этому человеку подняться на сцену?

Мужчина легко продолжил диалог с того места, где она остановилась, и шагнул к Мэгги, изображая Аттилу, с надменным видом, который, как ей показалось, едва ли был наигранным.

Мэгги инстинктивно приподняла подбородок, испытывая напряжение во всем теле и стараясь держаться твердо. Сейчас она уже не играла свою роль. Кем бы ни был этот мужчина, он явно относился к влиятельным людям, тогда как она ничего собой не представляла и потому нельзя ждать ничего хорошего от проявленного к ней внимания.

Аттила колебался, чувствуя, что эта неистовая женщина-воин тронула его душу. Он стоял вблизи нее, такой высокий, что она должна была откинуть голову назад, чтобы заглянуть ему в глаза. Потом, признаваясь, что она поразила его в самое сердце, он взял ее руку и… встал на колени перед ней.