Еще одна блондинка - Сандра Мэй Страница 6

В середине шестидесятых Гарри уехал в Африку. Чем он там занимался, сказать трудно, но, по выражению тети Гортензии, «уж не учителем в воскресной школе работал, это точно». Алмазы издавна считались лучшим способом разбогатеть – в маленьком кошельке могло уместиться многомиллионное состояние. Гарри Ормонд, по всей видимости, не ограничился маленьким кошельком.

Последние двадцать лет он безвыездно жил во Франции, приезжал только на похороны старшего брата. Джон запомнил красивого, очень загорелого и мужественного старика с широкими плечами и идеально прямой спиной. Синие глаза дяди Гарри были полны слез, и он плакал, не стесняясь своего горя, как когда-то не стеснялся своей радости.

Он провел в замке всего несколько дней, за это время они с Джоном пару раз поговорили, только вот Джон никак не мог вспомнить – о чем. Слишком сильна была тогда боль утраты, и молодой человек в те дни действовал и разговаривал скорее автоматически. Возможно, дядя Гарри принял его сдержанность за нежелание поддерживать отношения с непутевым членом семьи. Во всяком случае, с тех пор они больше никогда не виделись.

И вот теперь Джон Ормонд стал душеприказчиком и одним из наследников громадного состояния Паршивой Овцы, Гарольда Декстера Ормонда. Завтра он отправится в Париж.

Спал Джон, несмотря ни на что, хорошо. Как всегда. Завтрак ему подали в половине девятого, вещи он уложил заранее, так что в десять тетя Гортензия уже махала ему платком с высокого крыльца, а толстый и величавый дворецкий Бигелоу, отец молодого и излишне нервного Джеймса, оставленного в Лондоне, лично уложил небольшой чемодан в багажник. Неутомимый Мерчисон довез графа Лейстерского до Дувра всего за два с небольшим часа. И в два часа пополудни Джон Ормонд взошел на борт парома через Па-де-Кале – патриархального и уютного парома, который связывал две страны-сестры уже не одно столетие.

Разумеется, можно было бы воспользоваться самолетом. В принципе, Джон давно мог позволить себе даже частный самолет, однако сегодня утром он понял, что ему очень хочется отправиться во Францию именно на пароме. Тихий плеск волн, вопли чаек, запах моря, шезлонги и клетчатые пледы на палубе, пожилые леди и джентльмены, детишки, шныряющие под ногами... И возможность еще раз хорошенько все обдумать. Привести в порядок мысли, взбаламученные рассказом тети Гортензии и собственными воспоминаниями.

Джон стоял, облокотившись на поручни, и провожал бездумным взглядом белый пенный бурун, убегающий от борта. Он вспоминал отца, дядю Гарри, вспоминал свое детство... И вдруг впервые в жизни отчетливо пожалел, что у него нет брата или сестры. Старших, младших – неважно. Просто брата или просто сестры. Способных понять его. Выслушать его. Посоветовать, как поступить.

У него не было друзей ближе отца. То есть вообще не было близких друзей, а также подруг.

С женщинами он всегда вел себя по-джентльменски, хотя в юности пара романов у него случилась. Скажем так, он приобрел определенный опыт в определенных отношениях. Сам Джон никогда бы не употребил слово «любовница». Хотя при чем здесь женщины...

Меделин. Мисс Уайт, его официальная невеста. Гортензия ее терпеть не может.

Черноволосая красавица с бледным породистым лицом. Сама Утонченность. Такт, сдержанность, безукоризненность. То, что ему надо.

А что ему вообще надо? Хочется ли ему жениться? Да, тридцать три года – это роковая цифра, Ормонды с давних пор женятся в этом возрасте. Не все, разумеется, но наиболее яркие представители рода... А кто сказал, что Джон – наиболее яркий?

Джон прищурился и посмотрел на высокую симпатичную девушку в джинсовой куртке. Девушка вспыхнула и кокетливо улыбнулась синеглазому красавцу, но Джон, честно говоря, ее даже не видел. Он напряженно и почти с отчаянием пытался вспомнить черты лица Меделин...

Отец женился на маме, когда ей было двадцать пять. Влюбился с первого взгляда и любил до самой смерти. Меделин тоже двадцать пять. Джон влюбился в нее... да нет, нельзя сказать, чтобы чувство вспыхнуло и прямо-таки опалило его сердце. Уайты были соседями Ормондов, Меделин он знал с детства, причем в детстве (ее, разумеется, Джон тогда уже учился в Оксфорде) она была довольно страшненькой. Носила железки на зубах и косила, кажется.

Во время учебы в Сорбонне Джон жил во Франции. Кстати, интересно, почему они тогда не виделись с дядей Гарри? Не иначе, старый авантюрист искал в то время свои алмазы. Или уже нашел? Так вот, Меделин. Он вернулся домой и нашел ее изменившейся к лучшему, то есть без железок и косоглазия. А лет пять назад Уайты начали намекать на возможность брачного союза между их семействами. Отец к тому времени уже умер, тетя Гортензия только фыркала в ответ на все упоминания о Меделин Уайт, а сам Джон...

Он принял это как должное. Как неизбежный факт биографии. Все люди женятся рано или поздно. Почему бы ему не жениться на Меделин? Джон печально усмехнулся. Собственно, его мнения никто особенно и не спрашивал. Они с Меделин вообще не говорили о чувствах. Просто с какого-то момента она стала появляться в свете вместе с ним, советоваться с ним по разным вопросам, а еще чуть погодя появилось объявление о помолвке. Честно говоря, с тех пор прошло уже почти четыре года... Наверное, надо ускорить события? Но уверен ли он, что хочет жениться на Меделин?

Гудок парома возвестил о пересечении границы Франции. Джон вышел из своего транса, недоумевающе взглянул на девушку в джинсовой куртке, слегка поклонился ей и отправился бродить по парому. Возможно, кто-нибудь другой взвыл бы от тоски, находясь на этом самом пароме, но Джон Ормонд никогда не тосковал. Его размеренная и распланированная жизнь просто исключала такую возможность. Если нет другого занятия, кроме прогулки вдоль борта, – значит, будем гулять. Это в любом случае полезно – ведь здесь такой воздух!

Еще через час этот самый воздух наполнился ароматами, которые менее воспитанный человек назвал бы вонью – и был бы совершенно прав. Впереди раскинулся славный портовый город Кале, встречая пассажиров патриархального парома запахами мазута, тухлой рыбы, дыма, карболки и еще бог знает чего. Пассажиры оживились, начали собираться, хотя до прибытия оставалось еще минут сорок, не меньше.

Из Кале, пройдя паспортный контроль и карантинную службу, Джон отправился в Париж поездом. В купе, слава богу, он ехал в полном одиночестве, смотрел в окно и в который раз пытался понять: откуда берется такая разница в погоде Франции и Англии? В Дувре шел мелкий дождь, больше подходящий поздней осени, здесь же, в Кале, Аррасе, Амьене и Форш-лез-О, проносящихся за окном скоростного поезда, царила самая настоящая весна. Вишни осыпались душистым белым снегом лепестков, изумрудная трава не оставила ни одного островка черной земли, небо наливалось густой бирюзой, а солнце было воистину золотым. Странно, очень странно. И в то же время объясняет, почему дядя Гарри предпочел жить во Франции. С его характером в тумане долго не просидишь.

Сам Джон, по меланхолическому складу характера, к туману относился хорошо. Больше всего он любил позднюю осень в Форрест-Хилл, когда листья почти облетели с деревьев, и только могучие тисы стоят в своей густой темно-зеленой мантии. Холмы становятся песочно-серыми и какими-то призрачными. Небо приобретает жемчужный оттенок, низкие тучи иногда проливаются дождем, и воздух влажен и чист. Пахнет дымом – это жгут палую листву в садах. Тетя Гортензия каждый день ставит в вазы лохматые хризантемы и величественные георгины. Последние розы особенно терпки и ароматны, но однажды утром встаешь – а лепестки почернели по краям! Это значит – идет зима. В такое время все стремятся уехать в Лондон, где жизнь, приемы, театры, гости, праздники, суматоха – и туман. Настоящий, лондонский, когда в двух шагах не видно совсем ничего, и даже старожилы путаются по дороге домой с работы, хотя, казалось бы, это и невозможно. Туман...