Мужчины не плачут - Татьяна Корсакова Страница 6

— Ах ты, сука!

Если бы не Тайсон, он бы ее избил, по глазам было видно, но предупреждающий рык Тайсона привел Антона в чувство.

— Убери эту тварь! — прошипел он, пятясь к двери.

— Тише, мальчик, тише. — Маша обхватила пса за шею. — Он сейчас уйдет и никогда больше не вернется.

— Я уйду! — Антон сдернул с вешалки свою куртку. — Только вот смотри, сука, не пожалей!

— Раньше ты называл меня по-другому. — Маша горько усмехнулась. Внутри было пусто, ни боли, ни обиды — ничего.

— Раньше ты была послушной дурой.

— И не била тебя по морде.

— Я приду за вещами завтра! — Он хлопнул дверью.

— Я тебе их даже упакую. — Маша села за стол, задумчиво посмотрела на пламя горящей свечи.

Подошел Тай, положил голову ей на колени.

— Все будет хорошо, — сказала она не то себе, не то Тайсону.

* * *

Ей повезло, что это случилось не дома, а на приеме у гинеколога. Кажется, только что Маша жаловалась врачу на головную боль и отеки, и вот — она уже куда-то проваливается…

…Она пришла в себя на жесткой кушетке. В кабинете царил странный полумрак.

— Что-то случилось? — Говорить было тяжело, каждое слово отдавалось в голове набатным звоном.

— У тебя, девонька, преэклампсия. «Скорую» мы уже вызвали, поедешь в стационар, от греха подальше. — В голосе медсестры слышалась озабоченность пополам с раздражением. — Допрыгалась…

Маша молчала. Из сказанного она поняла лишь то, что ей нужно срочно ехать в стационар, что специально для нее вызвали «Скорую помощь». Но что означает это загадочное слово «преэклампсия»? И почему она допрыгалась? Она следовала всем рекомендациям: пила витамины, делала разгрузочные дни, дважды лежала на сохранении. Разве ее вина, что, несмотря на все старания и разгрузочные дни, ноги все равно отекают так, что ходить она может только в шлепанцах? Разве может она что-то сделать с высоким давлением, которое в последнее время ничем не сбивается?

Впрочем, вина, может быть, и ее. Зарекалась ведь не подходить к компьютеру во время беременности, но как программист может жить без компьютера? Ей необходимо зарабатывать деньги для себя и для ребенка. А есть еще Тай, которого нужно кормить и хоть изредка баловать витаминами.

— Ну, как самочувствие? — В кабинет вошла гинеколог, немолодая улыбчивая женщина, ловко приладила к Машиной руке манжету тонометра.

— Голова болит. — Маша виновато улыбнулась.

— Голова болит потому, что давление у тебя высокое. — Врач не сводила взгляда со стрелки тонометра. — Сто шестьдесят на сто десять, и это после укола. Ну, вот что, красавица, — она успокаивающе погладила Машу по руке, — в больницу тебе надо. И быстренько…

— Я не могу в больницу. — Маша попыталась сесть, в голове тут же что-то взорвалось. Девушка зажмурилась и со стоном опустилась обратно на кушетку.

— Это даже не обсуждается, моя хорошая, — сказала врач с нажимом. — Положение очень серьезное. Тут дело такое — сейчас ты козочкой скачешь, а через мгновение уже в коме лежишь. Вот так-то…

— У меня дома собака…

— А в животе у тебя — ребенок! И в первую очередь ты должна думать о нем. О собаке соседи позаботятся, позвонишь им из больницы. — Врач бросила быстрый взгляд, на наручные часы, сказала успокаивающе: — «Скорая» вот-вот приедет, ты не волнуйся.

Маша лежала одна в полутемной палате. Сквозь щель в неплотно задернутых шторах просачивался мутный свет.

— Темнота нужна, чтобы не спровоцировать повторный приступ, — объяснила молоденькая медсестра, плотнее задергивая шторы.

Маша устало прикрыла глаза, свободной от капельницы рукой погладила себя по животу. Ребенок вел себя беспокойно: пинался и без конца ворочался.

— Брыкается? — спросила медсестра.

— Брыкается.

— Что ж ты хочешь? Тебе плохо, и ему плохо…

— А что с нами будут делать? — отважилась спросить Маша.

— Сохранять вас будут, давление держать.

— А если не получится?

— Да получится все, что за мысли?!

— А все-таки…

— Ну, если не получится, придется тебе рожать по-быстрому.

— Еще рано ведь! — всполошилась Маша. — Срок не подошел.

— Рано — не рано, это не нам с тобой решать, на это у нас врачи имеются. — Медсестра проверила капельницу и, аккуратно притворив за собой дверь, вышла из палаты.

К вечеру Маше стало лучше, но вставать ей все равно строго-настрого запретили. Пришлось просить все ту же медсестру, чтобы позвонила соседям, пристроила беспризорного Тайсона.

К обеду следующего дня в палате у Маши появилась соседка, высокая брюнетка, невероятно красивая, даже несмотря на болезненную бледность и огромный живот. Соседку звали Ликой. Они как-то сразу сблизились. Может, оттого, что они были одного возраста и у них обеих оказались схожие диагнозы.

В отличие от Маши, Лика не являлась одинокой. У нее был муж, собственный дом за городом, спокойная и сытая жизнь. Маша стеснялась спросить, почему соседку не навещает муж и почему она, такая обеспеченная, вместо того чтобы обратиться в частную клинику, выбрала обычный роддом.

Лика сама ответила на ее невысказанные вопросы: муж в командировке за границей, а частным клиникам она не доверяет, и вообще слишком скучно лежать в одиночестве в VIP-палате, когда можно пообщаться с нормальными людьми.

Схватки у Лики начались вечером, а ближе к полуночи ее забрали в родзал. Маше не спалось. Она бесцельно бродила по пустой палате, вглядывалась в черный прямоугольник окна, беспокоилась. У Лики было такое лицо… Все боятся родов — это нормально, но в Ликиных глазах стоял не просто страх, а какая-то обреченность.

Маша вышла в коридор, прислушалась — отголоски, женский крик… Лика?..

Сердце вдруг болезненно сжалось, перед глазами поплыл серый туман. Пошатываясь, придерживаясь за стены, Маша побрела по коридору. Она потеряла сознание, не дойдя нескольких шагов до сестринского поста…

— …Как тебя зовут? — Настойчивый мужской голос прорывался в ее безмятежное забытье, не давал покоя, заставлял жить.

— Маша…

— Фамилия?

— Литвинова…

— Сколько тебе лет?

— Двадцать три…

— Сколько видишь пальцев?

Она с трудом приподняла налитые свинцом веки — все тот же серый туман, только не однородный, а рваный. В прорехах тумана что-то маячило…

— Ну, Маша Литвинова, сколько пальцев? — снова спросил голос.

Она попыталась сосредоточиться.

— Три… Нет, четыре!