Вайдекр, или Темная страсть - Филиппа Грегори Страница 6

— Я не знаю, что я буду делать, когда ты уедешь отсюда, — однажды невзначай сказал мне отец, когда мы отправились в Экр к кузнецу.

— Я никогда не оставлю тебя, — ответила я с непоколебимой уверенностью, лишь наполовину вслушиваясь в его слова.

Мы вели на поводу рабочих лошадей, которых надо было подковать. Папе на его громадном жеребце это не составляло труда, а для меня, на моей деликатной кобылке, вести крупную лошадь было довольно трудно, и я напрягала все силы, чтобы не отставать от него.

— Но когда-нибудь все-таки придется, — невозмутимо произнес отец, глядя далеко вперед, где трудилась вторая смена лошадей, вспахивая тяжелую после зимы землю. — Ты выйдешь замуж и уедешь куда-нибудь со своим мужем. Может быть, ты станешь первой леди при дворе. При нашем дворе это нетрудно, так как все придворные дамы набраны из безобразных немецких женщин, их еще называют «ганноверские крысы». Как бы то ни было, ты покинешь наши края и тебе не будет никакого дела до Вайдекра.

Я рассмеялась. Сама мысль об этом была настолько нелепой, а взрослая жизнь казалась такой далекой, что моя вера в триединство отца, меня и земли ничуть не поколебалась.

— Я не стану выходить замуж, — беззаботно сказала я, — а останусь здесь и буду работать и присматривать за Вайдекром, как мы с тобой делаем это сейчас.

— Видишь ли, — мягко ответил мне отец, — когда меня уже не станет, хозяином здесь будет Гарри, и я бы хотел, чтоб к тому времени у тебя был собственный дом. К тому же, Беатрис, это сейчас тебе хватает забот о земле, а через несколько лет тебя больше будут волновать балы и наряды. Кто же станет тогда присматривать, например, за зимней посевной?

Но я все еще не могла воспринять его слова всерьез, детская наивная уверенность говорила мне, что хорошее никогда не кончается.

— Гарри ничего не знает о земле, — нетерпеливо повторила я, — если его спросят, что такое «короткий рог», [4]то он ответит, что это музыкальный инструмент. Он не бывает здесь месяцами. Он даже не виде нашего нового парка. А ведь это была моя идея, и ты посадил деревья именно там, где захотела я. И еще назвал меня маленьким прирожденным лесничим и пообещал мне, что, когда я вырасту, мне сделают стул из одного из этих деревьев. Гарри просто не может быть здесь хозяином, ведь он всегда отсутствует.

Я все еще не понимала. Я все еще была очень глупенькой. Хоть я достаточно часто видела, как старшие сыновья наследуют ферму, в то время как младшие работают на ней, как обычные поденные рабочие, или идут служить солдатом, чтобы заработать денег на свадьбу, а терпеливые подружки ждут их. Я никогда не задумывалась над этим.

Я не могла и вообразить, что правило, когда старшие сыновья наследуют все, применимо и ко мне. Мне казалось, что этот суровый, несправедливый закон является такой же неотъемлемой чертой жизни бедных, как ранняя смерть, плохое здоровье, голод зимой. Эти вещи никогда не касались нас.

Странно, но я ни разу не думала о Гарри как о сыне и наследнике, так же как я никогда не думала о маме как о хозяйке Вайдекра. В моей жизни они были только фоном для славы сквайра и моей. Поэтому слова отца ничуть не встревожили меня, они просто прошли мимо.

Мне еще предстояло многое узнать. Я никогда не слышала о майорате — законе, по которому крупные поместья всегда переходят к наследнику мужского пола, даже если бы сотня сестер росли с ним, обожая эту землю. Как любой ребенок, я все еще концентрировала свое внимание на том, что казалось мне интересным и забавляло меня, а размышления о следующем хозяине Вайдекра были так же далеки от меня, как арфы в небесах.

Пока я старалась побыстрее выбросить неприятные мысли из головы, папа придержал лошадь, чтобы поболтать с одним из наших арендаторов, подстригавшим свою изгородь.

— Доброе утро, Жиль, — поздоровалась с ним я, небрежным кивком головы подражая великолепной снисходительности отца.

— Доброе утро, мисс. — Жиль с поклоном коснулся изуродованной артритом рукой полей шляпы.

Он был несколькими годами младше отца, но под бременем бедности состарился раньше срока. Вечная работа на сырых полях, промерзших дорогах и во влажных дренажных канавах скрутила артритом его суставы, и теперь бесчисленные тряпки обматывали его тощие ноги. Его коричневая рука с навсегда въевшейся грязью (это была наша грязь!) казалась узловатой и скрюченной, как ствол гнилого дерева.

— Мисс становится важной маленькой леди, — сказал он моему отцу. — Грустно небось думать, что она скоро покинет вас.

Я непонимающе уставилась на старика, пока отец рукояткой своего хлыста невозмутимо заправлял веточку, выбившуюся из изгороди.

— Ну что ж, — медленно сказал он, — таков вечный порядок. Мужчина должен управлять землей, а девушкам следует выходить замуж. — Он помолчал. — Наш молодой хозяин вернется домой, когда закончит со своими книжками. Времени у него впереди достаточно. Ему нужно многое знать, чтобы правильно управляться с хозяйством. А для девушки достаточно и того, чему научит ее мать.

Я слушала молча. Даже моя лошадь замерла, а рабочие кобылы опустили головы, словно слушая, как мой отец разрушает безмятежный мир моего детства тяжелыми, мертвыми словами.

— Да, она хорошая девочка и разбирается в делах не хуже иного бейлифа, [5]даром что такая молоденькая. Но рано или поздно она выйдет замуж и уедет отсюда, а Гарри займет мое место. Тут-то и пригодится ему его учеба.

Жиль неторопливо кивнул. Последовало молчание. Долгое деревенское молчание, прерываемое лишь весенним пением птиц. В тот бесконечный полдень, который положил конец моему детству, никто никуда не спешил. Мой отец сказал все, что у него наболело, и теперь молчал. Жиль ничего не отвечал, ни о чем не думал, безмятежно глядя перед собой. Я тоже не произносила ни слова, потому что не могла справиться с неожиданно нахлынувшей болью. С легким пощелкиванием, как движущийся механизм странных, жестоких часов, встали передо мной картинки из моей будущей взрослой жизни. Драгоценный старший сын всегда наследует землю, а никому не нужные дочери могут отправляться куда угодно, за любым человеком, который согласится взять их. А то, что меня оставили в Вайдекре, оказывается, не было знаком доверия и любви, так же как отъезд Гарри не был ссылкой, просто я даже не стоила затрат на мое образование.

Обучение Гарри не отрывало его от жизни в Вайдекре, а просто подготавливало его к ней. Пока я наслаждалась свободой и положением единственного ребенка в семье, Гарри рос, становился сильнее, набирался опыта и сил, чтобы вернуться и выставить меня из своего дома. Любовь отца больше не принадлежала мне. Его любовь не принадлежала мне больше. Не принадлежала.