Нежданный поцелуй - Мэри Блейни Страница 6

— Да-да, сэр, вижу, что мы с вами одного мнения на сей счет. Кажется, что принц старается вооружиться против ада, даже не сознавая того, что наслаждение — лучший пособник дьявола.

Герцог промолчал, однако вскинул брови, изобразив удивление.

— О Господи, может, вы думаете, что я провела слишком много времени среди папистов? — в некотором смущении пробормотала незнакомка. — А впрочем… Возможно, вы правы. Видите ли, до недавнего времени я жила в Италии.

— Да, миледи, понимаю… Ведь в Италии великое множество римских католиков. Так что вы при всем желании не могли бы избежать встреч с ними, — заметил герцог с веселой улыбкой. — Но если серьезно, то в основном я с вами согласен. Вероятно, Принни считает, что найдет счастье, расточая свое богатство и бросая на ветер деньги, которые мог бы истратить гораздо разумнее.

— Но, сэр, как бы человек ни тратил деньги, он едва ли сможет купить на них то, в чем по-настоящему нуждается.

— Да, миледи, конечно. Но все же ваше платье сшито вовсе не из мешковины, не так ли?

Она рассмеялась:

— Как мило, что вы это заметили, сэр. Однако вам следует признать, что мы с вами, похоже, не из тех, кто ищет развлечений в поисках того ускользающего и эфемерного, что зовется счастьем.

Мерион снова улыбнулся:

— Не могу с вами не согласиться, миледи. Слово «ускользающее» — очень точное определение счастья. Мне случалось иногда добиваться удовлетворительных результатов теми или иными действиями, но надеяться на счастье — такое никогда не приходило мне в голову. Кроме того, мне никогда не нравилась эта головокружительная суматоха, которую называют «сезоном». А теперь балы и званые вечера нравятся мне еще меньше.

— Мне они тоже совершенно не нравятся. Я скорее предпочла бы долгие часы практиковаться в игре на арфе — а я терпеть не могу арфу, — чем наблюдать, как встречаются на балах мужчины и женщины, которые воображают, что нашли свое счастье.

Мерион посмотрел на нее с искренним удивлением.

— Значит, вы не верите в возможность счастья? — До сих пор ему не встречалась женщина, которая отрицала бы такую возможность.

— Напротив, я верю в счастье. Слишком уж сильно верю, сэр. — Она тихонько вздохнула. — Я обрела счастье в браке, а теперь… Мне очень тяжело переносить эту утрату.

— Но утрата — это рана, которая со временем заживает, — заметил Мерион.

— Вы так считаете? — Тут взгляды их встретились, и какое-то время они пристально смотрели друг другу в глаза. — Неужели вы действительно так считаете?

— Полагаю, нам следует в это верить. Следует верить хотя бы для того, чтобы продолжать жить.

— Да, наверное, вы правы. — Она опустила голову.

— Мы действительно должны в это верить. Только для этого надо научиться лгать самим себе.

Снова воцарилось молчание. Мерион отчетливо слышал тиканье часов, стоявших где-то в комнате. Но эта тишина была вовсе не тягостной, скорее — дружелюбной. Правда, собеседница его по-прежнему сидела, глядя на свои руки. Мерион, тоже смотрел на них, и в какой-то момент он вдруг заметил, как на ее пальцы закапали слезинки. Через несколько секунд она наконец-то подняла голову и прошептала:

— Правда состоит в том, что в какой-то момент все у тебя хорошо, а в следующий… Увы, в следующий смерть перечеркивает все наши надежды.

— Для меня смерть Ровены стала кошмаром и одновременно облегчением, — пробормотал Мерион.

— Ваша жена долго болела?

— Она умерла во время родов.

— О, как наша принцесса…

— Да, если не считать того, что наш ребенок, наша девочка, к счастью, выжила.

— В таком случае, сэр, у вас есть хоть какое-то утешение. Ведь ваша дочь и сейчас жива, не так ли?

— Да, миледи. И теперь у моего сына есть сестра. Ровена пожелала, чтобы я назвал ее Алисией. Это была последняя просьба моей жены. — Уставившись в потолок, Мерион ждал, когда высохнут слезы, внезапно навернувшиеся на глаза. Потом тихо сказал: — На этой неделе Алисия начала ходить.

— Вам очень повезло, сэр, что с вами осталось так много от вашей жены, а вот я… — Она ненадолго умолкла. — Иногда я думаю, что зря приехала в Лондон. Мои воспоминания об Эдварде не связаны с этим городом.

— Воспоминания не всегда приносят утешение.

— Вы можете произнести эти слова, но ваше сердце с ними не согласится. Иначе зачем бы вам, сэр, понадобилось это укромное место, где можно посидеть в одиночестве?

— Я зашел сюда по ошибке и собираюсь уйти отсюда, — заявил Мерион и с вызовом посмотрел на собеседницу.

— Я рада, сэр что вы не ушли. Возможно, мы с вами сумеем хоть как-то помочь друг другу. Потому что каждый из нас говорит о своей утрате с человеком, способным это понять.

«Похоже, я и в самом деле понимаю»… — промелькнуло у Мериона. Ему хотелось произнести эти слова, но он сдержался.

— Так вот, много месяцев назад я решила, что должна сделать все возможное, чтобы позаботиться о тех, кто жив, — продолжала собеседница. — И я решила использовать в качестве вдохновения свою любовь к Эдварду. Но произносить это вслух — как-то бестактно, верно?

— Нет, вовсе не бестактно. Скорее благородно.

— Однако я не знала, как доказать, что его смерть принесла хоть что-то хорошее.

— Яуверен, миледи, что вы из тех, кто сумеет найти что-то хорошее даже в самой тяжелой ситуации.

Она тихо рассмеялась.

— Ваше замечание, сэр, звучит довольно цинично.

— Прошу прощения, миледи… Вы о чем?

— Вы прекрасно поняли, что я имела в виду. Поэтому признайте, что цинизм — самый легкий способ покончить со спором, которого вы хотели бы избежать.

— Я не собирался с вами спорить, — ответил Мерион, пожав плечами. Но если даже их беседу назвать спором, то он мог бы покончить с ним любым способом и в любой момент. Причем покончил бы таким образом, что они оба забыли бы, о чем, собственно, спорили и что обсуждали.

Например, он мог бы ее поцеловать.