Содержанка - Кейт Фернивалл Страница 6

Дыши, любимая, дыши.

Это был голос Чан Аньло, и он прозвучал в голове Лиды так же громко и ясно, как звон храмового колокола в Цзюньчоу.

«Не отхватывай кусочки воздуха, как собака хватает крошки. Ты должна учиться дышать так же сосредоточенно, как училась ходить».

Лида осталась в пустой комнате одна, улыбнулась, встала, чтобы размять спину и грудную клетку. Она медленно и глубоко вдохнула, втягивая в себя воздух так, будто наматывала на катушку длинную рыболовную леску, как он учил ее. Вздох был таким долгим и ровным, что она почувствовала покалывание на коже, словно прилив кислорода оживил ее.

Похоже, одна мысль о тебе, Чан Аньло, возвращает меня к жизни.

Она и не догадывалась, что все закончится так. Так плохо. Они разлучены, и она не знает, где он и даже жив ли он. Ни весточки. Пять месяцев и одиннадцать дней. Вот сколько продолжается это. Эта агония. Она понимала, что будет тяжело, но не знала, что это будет так… Невыносимо. Что она забудет, как думать, как дышать, как просто быть. Каким образом она продолжает все еще оставаться Лидой Ивановой, если все лучшее, что есть в ней, осталось там, с ним, в Китае?

Чан спас ей жизнь. Это случилось в одном из узких переулков красочного старого города Цзюньчоу посреди огромных равнин Северного Китая. С одной стороны ей в руку как пиявка вцепился старик, а с другой — раскрашенная женщина, и оба с одной мыслью — похитить ее, но Чан налетел на них откуда-то сверху, точно черноволосый дракон. И после этого она вся без остатка стала принадлежать только ему. Вот так просто! Несмотря на злость и слезы тех, кто их окружал и старался разлучить, они полюбили друг друга. Теперь же он был далеко от нее, и ему угрожала такая опасность, о которой ей было даже страшно думать.

Любимый мой, будь осторожнее. Будь очень осторожным. Ради меня.

Он был революционером, коммунистом и воевал в Китае в повстанческой Красной армии Мао Цзэдуна. Сколько раз, проснувшись засветло, она лежала в кровати и думала 0 том, должна ли она была в это время находиться там, рядом с ним, вместо того чтобы скитаться по России в поисках отца, которого в последний раз видела, когда ей было пять лет. Но они с Чаном решили, что остаться было невозможно. Для него она была бы не менее опасна, чем пуля Чан Кайши. Если бы она осталась с ним в Китае, то стала бы его слабым местом, отвлекала его, враги Чана могли бы использовать ее, чтобы давить на него.

Нет, любовь моя; пусть отпустить тебя и наблюдать, как из моей собственной вены вытекает кровь, для меня равнозначно, но я должна была это сделать.

Ее пальцы погладили розовый талисман, который он ей подарил, и она вспомнила, как он пришел к ней в последний раз, как его высокая стройная фигура появилась в дверях старой хижины. Его черные волосы, разметанные ветром… во всем облике — что-то дикое. Грязное зеленое одеяло на плечах вместо куртки. В глазах — страсть.

«Я должен оставить тебя здесь, сияние моей души , — сказал он. —Чтобы спасти тебя».

Спасти? Она принялась шагать по узкой комнатке. Какой смысл жить в безопасности, если это означает разлуку с тем единственным, кто мог заставить ее душу петь? Поэтому ли она постоянно шла на риск, что так раздражало Алексея? Бедный Алексей, она знала, что временами доводила его до безумия. Ее единокровный брат воспитывался в высшем обществе, сначала в России, потом в Китае. Он был приучен к порядку и дисциплине. Не к этой неопределенности, не к этому хаосу. Да и их взаимная неприязнь с казаком, в центре которой оказалась она, тоже не разряжала обстановку. Весть из России в Цзюньчоу принес Лев Попков. Весть о том, что отец жив и содержится в трудовом лагере. До сих пор Лида считала его погибшим в 1917 году во время бегства от большевистского гнева, обрушившегося на белых.

Как казак об этом узнал, она так до сих пор и не выяснила. Но Лида верила Попкову безоговорочно. Он помог ей в Китае, когда она разыскивала Чан Аньло в полных опасности доках Цзюньчоу. Он защитил ее и не принял от нее денег, когда она хотела заплатить ему за помощь. И только позже, когда Лида узнала, что он, как и его отец до него, преданно служил ее деду в Санкт-Петербурге при царе, она все поняла. Тогда ее охватило неимоверно сильное чувство признательности этому большому человеку. Его верность тронула ее. Глубоко. Она почувствовала, что может довериться ему, а это было то, что она ценила выше всего. Это чувство возникало у нее так редко… Доверие!

Могу ли я доверять Алексею?

Лида вздрогнула и подошла к узкому окну своего номера. Долго она вглядывалась в глубокое зимнее небо, в поблескивающие звезды и мерцающий свет окон готовящегося ко сну маленького городка Селянска. Снова она почувствовала, как этот русский пейзаж проникает в сердце, успокаивает его, напоминает ей что-то такое, что уже было там с самого рождения. Она любила эту страну, любила ее величественную измученную душу. Просто ступить на эту землю после долгих лет в Китае — одно это, казалось, удовлетворило некую потребность, которая сидела у нее глубоко внутри, хотя до этого она даже не догадывалась о ее существовании.

А Алексей, он тоже чувствовал это? Эту потребность? Лида не была уверена. Понимать его было трудно. Но она постепенно училась это делать, и, хотя ему казалось, что он надежно прячет свои мысли под маской безразличия (для чего Алексею и нужна была вся эта самодисциплина, которой Лида завидовала и которую в то же время презирала), она уже могла правильно прочитать едва заметное движение брови, игру желваков или легкое подергивание губ, когда его что-то забавляло.

Да, Алексей, не такой уж ты непостижимый, каким тебе хочется казаться. Я давно уже внутри тебя, вынюхиваю твои секреты, которые ты пытаешься скрыть. Может, отец у нас один, но матери разные. И я не так слепа, как ты думаешь. Тебе не понравилось, когда я сегодня поцеловала тебя в щеку, верно? Ты уже и не знал, как побыстрее убраться из моей комнаты. Как будто бы я тебя укусила. Тебе не нравится такая сестра? В этом все дело? Тебе бы хотелось чего-то другого? Во мне осталось слишком мало аристократической крови, зато появились повадки бродячей кошки, как, говорила моя мать?