Нет ничего сильнее любви - Таня Винк Страница 6

Галка отлично знала, о чем говорит Лена – стоит ей перетрудиться или понервничать, как температура раз – и подскакивает. Еще герпес может обсыпать губы, почки могут заныть и дефект суставной сумки крестцового позвонка может заявить о себе нестерпимой болью. Но не об этом она сейчас думала, не это главное – главное, среди голода и безденежья ей хорошо! Она посмотрела на подружку и скорчила смешную рожицу – скосила глаза к переносице, надула щеки, а нижнюю челюсть задвинула назад. Рожицы они еще в школе корчили, когда тройки получали или нагоняй. Чтоб приободриться.

– Галочка, – подружка положила руку поверх ее руки, – пожалуйста, не нужно, так нельзя. Ты просто не выдержишь.

– Да я не такое выдерживала, – Галя растянула рот в улыбке.

– Ага… знаем… Кстати, улыбка у тебя какая-то кривая, – фыркнула Ленка и отвернулась к кофеварке, – кофий у тебя есть?

– Есть, – Галя недовольно скривилась – она уже столько его напилась, что пару дней ни видеть, ни нюхать не могла. Но по-прежнему пила – жить-то надо.

Лена снова смерила подружку вопросительно-недовольным взглядом и поджала губы.

– Ты давно на себя в зеркало смотрела?

Галя отрицательно мотнула головой:

– Не хочу я никуда смотреть, – она сотворила на лице невинное выражение, – не ругай меня. Понимаешь, я не знаю, что это, но, когда пишу, я будто ловлю что-то ускользающее, что-то очень дорогое, настоящее. То, что не удержала… Впервые за эти годы я счастлива, честное слово. Я не помню, когда вот так себя чувствовала, – она запнулась и остановила на подружке немигающий взгляд. – Понимаешь, у меня такое ощущение, что вот-вот все встанет на свои места, все прояснится.

Лена прищурилась.

– Что прояснится?

– Не знаю, – Галка пожала плечами, – но скоро узнаю. Скоро я во всем разберусь, нужно только записывать.

– Записывать? – Лена вытаращилась на подружку. – Что записывать?

Подходящие слова никак на ум не приходили.

– Ну… – в желудке образовалась пустота, и стало немножко не по себе, потому как Ленка смотрела на нее как никогда пристально, будто высматривала в ней что-то подозрительное. – Ну… это… я тебе говорила. Я это… сны записываю, – она шумно глотнула. – Благодаря этому я учусь на все смотреть под другим углом, – Галя запнулась и уставилась на подругу, как кот, нагло нашкодивший прямо перед носом хозяйки.

Ленка скосила взгляд и почесала взъерошенный затылок:

– Под другим углом, говоришь? – она наклонилась к торбе. – Борщ с салом и чесноком будешь?

С того дня пошло-поехало… Чтобы освоить довольно хитрое искусство доведения текста до ума, Галка упражнялась на статьях о том, как сохранить молодость и красоту, и чтоб это были не нудные статейки, а веселые и остроумные. Дело плевое – ройся в книжках, в Интернете, добавляй собственный опыт, болтовню с подружками и строчи себе… Получилось тридцать связанных между собой статеек. Галка перечитала, насмеялась вдоволь, подправила и две статьи отослала в женский интернет-журнал, особенно не веря в успех, а наутро едва не потеряла дар речи: в ящике лежал ответ с предложением о сотрудничестве и стоимостью тысячи знаков. Мол, коль цена устраивает, давайте, пишите, мы рубрику сделаем. Стоимость такая, что перестанешь себя уважать – в два раза меньше, чем расценки на работе, но согласилась – руку набить страсть как хотелось, и лишние деньги не мешали. Вернее, лишних денег не бывает.

– А ты Андрею скажи, пусть часть долга на себя возьмет, – взывала к справедливости Ленка, – в долге этом, как ни крути, он виноват.

Галя с подругой соглашалась, но говорить об этом с братом, да еще в таком ключе, не станет. Никогда не станет. Спасибо, что он маме помогает, могло быть гораздо хуже – уж слишком глубоко в нем засела обида на маму, обида за то, что она не спросила у него, тогда семилетнего, хочет ли он покидать папочку, а молча посадила их с Галкой в такси и увезла. Разное было – слезы из-за немногочисленных игрушек, ссоры в подростковом возрасте из-за отсутствия брендовой одежды и карманных денег. Упреки, что к восемнадцати годам ему не купят автомобиль – раз родители развелись, то папа от своего давнего обещания отказался. М-да… Такой вот у них с Галкой папа. Свинское, иначе не скажешь, поведение брата сильно расстраивало Галку, хотелось наорать на него, все высказать, но мама твердила «не обижайся на Андрюшу, он не виноват», и Галка стискивала зубы. Иногда она внушала себе, что он действительно не виноват, а виновата кровь отца, человека мрачного и недоброго, к тому же Андрей родился недоношенным, много раз в больницах лежал, операцию на щитовидке сделали, узелки удалили. Из-за щитовидки его настроение менялось по часам, он плохо себя чувствовал, но, извините, уже двадцатилетний и почти двухметровый парень в состоянии контролировать себя и не устаивать скандалы, как последняя истеричка. Кстати, в жилах Галки течет такая же кровь, но она истерик не устраивает. Правда, родилась доношенной.

– Если не будет хватать денег, возьму на квартиру студентку, – отвечала Галка, – или двух.

– Квартиранты тебе все поломают и загадят. Бросай свою редактуру и давай к нам в цех, у нас высокие заработки, – предлагала Лена, – у нас половина баб с высшим образованием.

– Нет, – Галка мотала головой, – я не могу упустить все это… – она делала рукой неопределенный жест.

– Что все это?! – кипятилась подруга. – Знаешь, пока ты будешь упражняться в литературных изысках, потеряешь бухгалтерские навыки. Тогда вернись к бухгалтерии!

– Нет, – упрямо твердила Галка.

– Слушай, так нельзя! – Ленкины щеки тряслись от возмущения. – Ты понимаешь, что сидишь за компом по двадцать часов в сутки, а?

– Понимаю.

– Ты видишь, что у тебя глаза как у вареного рака?

– Вижу.

– А то, что ты можешь заболеть? Я не про глаза, я про более серьезные вещи, про которые имею право говорить?

– Понимаю, – кротко соглашалась Галка, и ее кротость вводила подругу в ступор.

– Нет, это невыносимо, ты упряма как осел! – Ленка негодующе взмахивала руками.

– Это невыносимо, – соглашалась Галка, – но я не могу быть ослом, я женщина.

– Ты издеваешься?

– Нет, – проникновенно отвечала Галка и заискивающе улыбалась.

– Хм… – Лена смотрела настороженно и с любопытством, потом тяжело вздыхала. – Вот что я тебе скажу, дорогая подруга, я поговорю с твоим братом, он обязан помогать тебе.

Обязан… Царапучее слово. Если б Гале кто сказал, что она обязана неважно кому и неважно чем, она бы возмутилась до глубины души. Да, она обязана маме, Вадиму, Вере Петровне, но нет на свете человека, имеющего право сказать ей это, ну разве что мама… А собственный брат ей ничем не обязан, как и она ему.

Тьфу, «собственный»… Нехорошее слово. Нет, ужасное. Галка его ненавидит. А отец обожает: мой собственный сын, моя собственная дочь, моя собственная жена, дом, машина, дача. Да, когда-то они были его собственностью, предметами, окружавшими его жадное до чужих вещей и мыслей существование. Жадное и непримиримое. Сколько раз он мертвой хваткой впивался в маму с вопросом «о чем ты думаешь?». О! Не дай бог Инне услышать этот вопрос, потому как правдивый ответ его не устраивал, а устраивал один-единственный: «Я думаю о…» Тут, правда, возможны варианты: начальнике, соседе, продавце на базаре, бывшем однокласснике, друге. Стоило Инне сказать, что она думает о работе – она могла о ней думать днем и ночью, будучи женским закройщиком с хорошим вкусом и богатой фантазией, как Сергея накрывала дикая, патологическая ревность. И он ее бил или душил – тут тоже возможны варианты. Или продолжал допытываться, пока Инна не кричала: «Да, я думаю о мужчине!» Называть имя, тут же подсовываемое Сергеем в соответствии с его подозрениями, было нельзя. Однажды не выдержала, назвала, лишь бы отцепился, и Сергей помчался к этому человеку выяснять отношения.