Не ссорьтесь, девочки! - Ануш Варданян Страница 59

Соня погладила ее по голове:

— Ничего, ничего. Сейчас Нонка разгрузит сумки и сварганит что-нибудь поесть. Выгружай продукты.

Нонна уходит на кухню. Юля падает на диван.

— Ю, у тебя пролежней не будет?

— Не-е-е-т.

Соня тоном врача-психиатра вкрадчиво спрашивает:

— А что у нас случилось?

— Не знаю. Все пло-о-о-хо…

Нонна в кухне громыхает сковородками.

— Оставь ее. У нее типичная депрессия.

Соня кричит подруге:

— Депрессия — это когда хочется того, не знаю кого?

Нонна печально отзывается:

— Нет, депрессия — это когда даже его не хочется.

Юля быстро поднимает голову с подушки:

— Девочки, я точно знаю, чего мне не хочется. Я не хочу в Канаду.

Нонна появляется в комнате с бутылкой армянского коньяка и тремя бокалами.

— А мы тебя и не гоним.

— А коньячку? Коньячку хочешь?

— Коньячку? — оживляется Юля и шмыгает носом. — Коньячку хочу.

Нонна наливает:

— Вот видишь, уже появляются рефлексы.

Сидели они долго и, как это всегда происходит, незаметно оказались на кухне. Бутылка коньяка уже почти опустела. Соня курит. Нонна смотрит на блюдо, полное пирожных, будто хочет загипнотизировать их. Юльку прорвало на монолог о матери.

— Еще не было случая, чтобы я сказала: «Мама, я хочу сделать так!» И она бы мне позволила. А что еще хуже — еще не было случая, чтобы я сказала: «Мама, я не хочу этого!», и она бы мне позволила.

У Нонны мать — тоже непростая женщина, но до подобного даже она не доходила.

— Что за странная постановка вопроса? — удивляется Нонна. — Что значит «позволила»? Она там, а ты здесь. Тетя Лара всегда, конечно, была женщиной властной, но не до такой же степени.

— Тебе сколько лет, подруга?! — поддерживает Соня. — Это ненормально в твоем возрасте. Да, Нон? Скажи?

Нонна вздрагивает от неожиданного обращения. Она по-прежнему смотрит на блюдо пирожных.

— Что?

— Психоаналитик твой что бы сказал?

— Болезненная инфантильность.

— В том-то и дело… Я ее все время чувствую рядом, где бы она ни была. Мне постоянно кажется, что я что-то не то делаю, а она это видит. Начинаю делать и думаю: «Маме, наверное, не понравится».

— И давно это с тобой?

Юля безнадежно машет рукой:

— Да, с детства.

Она доверительно наклоняется к подругам, словно собирается поведать им страшную тайну.

— Я в детстве попросила ее сделать гоголь-моголь. Она говорит, из двух яиц. Я говорю, из трех. Она говорит, из двух, я говорю, из трех… Она говорит, хорошо, из трех. Но только если ты не доешь, я тебе его на голову намажу.

— Так и сказала? Какая жестокая, — Соня не верит своим ушам.

— Сказала? Ха! Сделала!

— Могла бы и доесть из трех-то, — говорит Нонна.

— Значит, не могла, — нетрезво протестует Юля. — Не могла я, значит! Она знала, что я — маленькая девочка, что я не смогу съесть. Знала, что это просто детский каприз, но решила меня проучить по полной. За что? И она знала, что намажет мне на голову этот дурацкий гоголь-моголь, потому что она очень гордится тем, что всегда делает то, что говорит, а говорит то, что думает! Мне кажется, что она получала удовольствие, когда мазала.

— Ну, не переживай, может, тебе показалось? — утешает подругу Нонка.

Пьяно и миролюбиво Юля согласилась:

— А может, и показалось.

— Ну а ты что? — финал этой драмы все-таки заинтересовал Нонну.

— А я не заплакала. Она мазала, а я думала: «Мажь, мажь, самой же отмывать придется…».

— Да, дела. И до сих пор у вас так: она тебе навязывает поведение, сама потом расхлебывает.

— Девочки, но у меня первый раз в жизни такое чувство, что я готова побороться, — заявляет вдруг Юлька.

— С мамой? — ужасается Нонна, а Соня протягивает половник, как оружие против тиранши.

— Да не с мамой. За себя. Я смогу создать свое дело. Без нее и без этого ее Коррадо. А они мне в два голоса твердят: «Уезжай из этой ужасной страны, там у вас невозможно жить!». А я точно знаю, что там-то ничего сделать не смогу.

— Почему? Ты той страны практически не знаешь. Кстати, как и этой. Что мы знаем в России кроме улиц Питера? Параллельно Неве, перпендикулярно Неве?

— Я была в Пушгорах, — объявляет Соня.

— А я в Гаграх, — добавляет Юля.

— Гагры — это уже не Россия, — уточняет Нонна.

Но Юля, еще не уехав, уже испытывает острую ностальгию:

— Ну и пусть не Россия. Я и за границей была, эту их Канаду посещала. Там тоска, девочки. Тоска. Я умру там без вас.

Нонна хватает с блюда маленькое пирожное и целиком заталкивает себе в рот. В очередной раз сорвалась с очередной диеты.

— Ненавижу себя!

Потом они курили, устроившись на широком подоконнике: Соня с удовольствием, остальные за компанию. Неожиданно Нонна заявила:

— Я знаю средство от тоски.

Юля с почти детской доверчивостью посмотрела на подругу. Соня дала ей легкий подзатыльник и проговорила:

— Убить ее, чтоб не мучилась.

— Нет, правда, я в книжке читала, — продолжает Нонна.

— Да? — обрадовалась Юля. — И что там написано?

— Стерн, — коротко оповещает Нонка. На длинные фразы сил уже нет. Пьянству бой.

— Что Стерн? — не понимает Соня.

— «Сентиментальное путешествие».

— Да я знаю, что это Стерн написал. К чему ты вспоминаешь покойника?

— Обычно, когда наступает хандра, надо отправляться в путешествие.

Соня целиком и полностью «за»:

— Ага, мы так всегда делаем. Чуть что не так, сразу на корабль — и в кругосветку. Так делают многие известные люди.

Нонна кивает:

— Так делали русские писатели и французские гомосексуалисты.

А Соня добавляет:

— Сбежавшие марксисты, а также английские сентименталисты.

Ну что с этой очерствевшей на стройке особой разговаривать? И Нонна обращается к Юле:

— Просто тебе надо совершить сентиментальное путешествие. Поезжай куда-нибудь.

— Париж, Ницца, Баден-Баден, — загибает пальцы Соня.

— У меня денег нет. А у матери просить не буду, — Юлька тяжело вздыхает. — Никогда больше не буду.