Королева-распутница - Виктория Холт Страница 59

— Поедем в глубь леса, — сказал дю Гаст. — Мы найдем проводника.

Они поскакали вперед и вскоре увидели избушку дровосека; приставив кинжал к его горлу, Виллекьер потребовал, чтобы тот оставил семью и проводил их до границы. Дрожащему человеку осталось лишь подчиниться, однако кавалькада достигла границы только через двое суток. Там ее ждал Тенжински с тремя сотнями татар.

Дю Гаст не смог скрыть улыбку; его слова о неразумности затеи подтвердились.

Тенжински упал на колени перед королем.

— Я следовал за вами, Ваше Величество, — сказал он, — чтобы попросить вас возвратиться в Краков. Ваши подданные охвачены горем, потому что вы бросили их. Вернитесь, Ваше Величество; вас ждет радушный прием. Ваши подданные проявят покорность и любовь к вам.

— Мой дорогой граф, — сказал Генрих, — вы должны знать, что меня отзывают на родину. Я имею право на французскую корону. Не думайте, что я не вернусь в Польшу, если сейчас я спешу во Францию… в страну, которую полюбил с детства.

— Ваше Величество, вы не найдете во Франции таких верных и любящих подданных, как в Польше.

— Дорогой Тенжински, ваши слова глубоко тронули меня. Но не просите меня вернуться сейчас с вами. Я прошу лишь понимания. Думаете, я смогу навсегда остаться вдали от нашей дорогой Польши? Вы должны возвратиться в Краков и позаботиться о делах до нашей новой встречи. Будьте уверены, дорогой граф, она произойдет скорее, чем вы можете представить.

Тенжински с большой торжественностью уколол руку кинжалом; кровь обагрила его браслет.

— На этом украшении — моя кровь, Ваше Величество. Возьмите его, прошу вас. Он послужит вам напоминанием о том, что в случае необходимости я отдам ради вас всю мою кровь.

Генрих снял с пальца кольцо с бриллиантом и отдал его графу вместо браслета.

— Возьмите это в память обо мне, — произнес он.

— Я могу сказать подданным Вашего Величества, что вы скоро вернетесь к нам, что это — всего лишь короткий визит во Францию?

— Вы можете сказать им это, — заявил Генрих.

Тенжински заплакал; татары смущенно смотрели на него. Генрих со своими спутниками пересек границу.

— Вперед, в нашу любимую Францию! — закричал король. — Никогда ноги нашей не будет в этой стране варваров.

Но, покинув Польшу, Генрих осознал, что он не спешит оказаться на родине. Положение короля возлагало на него большую ответственность, к которой он не стремился. Править Францией будет не столь приятно, как изображать из себя правителя Польши. Он с раздражением думал о скучных гугенотах и фанатичных католиках, которые вечно ссорились между собой; он думал о своей властной матери, об аморальном брате, о хитрой сестре. Он с удовольствием оттягивал момент встречи с ними.

В Вене в честь прибытия нового короля Франции устроили большие торжества. Генрих не мог уехать сразу после них; это выглядело бы невежливо. А великолепная Венеция встретила его так, что венский прием мог показаться холодным.

Как приятно было отдыхать в позолоченной гондоле с восемью гребцами в турецких тюрбанах на виду у венецианцев, с восхищением глядевших на сверкающую польскими и французскими бриллиантами фигуру короля!

Он не мог расстаться с Венецией. Он отличался повышенной восприимчивостью к красоте, получал громадное удовольствие от прогулок по Большому Каналу, от любования венецианскими красавицами, махавшими ему руками из освещенных окон, от общения с писателями и художниками. Как он вытерпел эти месяцы в варварской стране? Он позировал художникам, писавшим его портреты, гулял по Риальто в одежде простого человека, покупал духи, которых он не мог достать с начала того, что он печально называл своим «изгнанием». Он приобретал в большим количестве драгоценности.

— Мои дорогие, — сказал Генрих своим молодым друзьям, надушив их новыми духами и повесив им на шеи недавно купленные ожерелья. — как приятно снова оказаться в культурной стране!

Начали прибывать срочные депеши от королевы-матери. Она выехала со своей свитой к границе и ждала там Генриха. Народ мечтал поприветствовать своего короля, писала Катрин.

Генрих состроил гримасу. Он не был уверен в том, что во Франции его ждет теплый прием. Он не мог забыть озлобленных мужчин и женщин, вышедших на улицы Фламандии; они оскорбляли Генриха, бросали в него грязь и навоз.

Но призывы Катрин нельзя было игнорировать бесконечно. Генрих понял, что он должен попрощаться с радушными венецианцами и направиться к границе.

Встретив сына, Катрин горячо обняла его.

— Наконец-то, мой дорогой!

— Мама! Желание увидеть тебя не позволяло мне заснуть в эти последние дни. Изгнание оказалось ужасным, трагическим.

— Оно закончилось, мой дорогой. Ты дома. Ты — король Франции. Мне нет нужды объяснять тебе, как я ждала этого дня.

Она пристально, изучающе посмотрела на него. За шесть месяцев он, казалось, постарел на шесть лет. Подобное происходило со всеми ее сыновьями. Они быстро сгорали. Они обретали зрелость в юные годы и становились стариками на третьем десятке лет. Катрин боялась, что он станет таким же слабым и болезненным, как Франциск и Карл.

Она сказала ему, что рада его здоровому виду — Катрин знала, что Генрих не выносил критические замечания, особенно относительно его внешности.

— Ты выглядишь моложе, чем до отъезда, мой дорогой. Позже ты должен будешь рассказать мне о днях изгнания.

Она сообщила, что взяла с собой Аленсона и Наваррца.

— Они находятся под присмотром, — добавила Катрин. — Я привезла их в моей карете, они постоянно живут рядом со мной. Мы должны следить за этой парой.

Во время торжественного вступления в Лион Катрин ехала рядом с сыном. Отныне так будет всегда, решила она. Я постоянно буду находиться возле него, мы будем вдвоем править Францией.

Лион пробудил в Катрин горькие ассоциации. Она вспомнила другое вступление в этот город — весьма давнее — когда ее, королеву Франции, сильно унизили почести, которых удостоилась любовница короля, Диана де Пуатье.

Как разительно отличалось сегодняшнее вступление от того, первого! Сейчас Катрин была счастлива. Ее сын Генрих никогда не станет обращаться с ней так, как муж. Отношения с сыном были счастливейшими в ее жизни.

В Лионе Катрин сообщили новость о смерти принцессы Конде; королева-мать удивилась искреннему огорчению, охватившему ее при мысли о скорби Генриха. Она скрывала от него эту весть, сколько это было возможно.

Реакция короля на это несчастье оказалась типичной для него: он воспользовался им для обострения ревности в его фаворитах. Он объявил, что его сердце разбито. Как безжалостна к нему судьба! Он жил одной надеждой на воссоединение с любимой. Он потерял ее после стольких месяцев изгнания!

Он заперся в своих апартаментах; он облачился в траурный костюм из черного бархата, расшитый бриллиантами, хотя он и не считал их своими самыми любимыми драгоценными камнями. Ему требовались цветные камни для того, чтобы оттенять его белую кожу.