Алхимия желания - Дж. Теджпал Тарун Страница 58

Мне нужно было провести огромную кампанию по реконструкции зубов.

Хотя Салимгарх подарил мне длительную зубную агонию, он также преподал мне ценные уроки терпения.

Я проводил мало времени, наблюдая за Биби, но она первая научила меня тому, что размер и пол не имеют ничего общего с силой. Жилистые крестьяне, большие дородные хозяева, правительственные офицеры в костюмах, жирные торговцы, полицейские в форме приходили к ней за советом и помощью. Они садились в кресла на веранде, почтительно говорили, тихо спорили и уходили с благодарностью и низкими поклонами. Биби всегда высказывала свою точку зрения, не повышая голоса. Я видел, как она была резка только с моим отцом. Она презирала его за слабость духа и тела. Биби называла его Наину Таппу, вызывая в памяти образ толстого сосущего мальчика. Отец ненавидел поездки в Салимгарх. Он думал, что его мать — сумасшедшая женщина с каменным сердцем, помешанная на власти.

Порой, когда его в очередной раз оскорбляли прозвищем Паппу-Таппу, он выходил из себя и говорил: «Я уверен, что именно она убила Бауджи».

Теперь Биби Лахори умирала. Клетки рака завладели ее телом. На рентгене доктор увидел белые тени. Он сделал снимок, снял свои очки, обнял своего пра-племянника — внука своей сестры, Анила, моего кузена, который вырос на ферме вместе с Биби, после того как его отца убили в аварии, и велел ему везти ее домой и заботиться о ней.

Доктор тоже был слишком старым. Он знал Биби Лахори всю свою жизнь. На большой стальной табличке у входа в его клинику было написано, что он — зарегистрированный практикующий врач — ЗПВ. Но он был не из тех ЗПВ в маленьких городках, которые думали, что убийство нескольких людей в неделю ничего не значит. В сотнях книг нельзя найти ничего, чему не может научить тысяча пациентов. Через его руки прошло много семей. Рождение, смерть и смерть тех, кому он помог родиться. Меня возили к нему с лихорадкой и жаром, моего отца возили к нему с дизентерией, лихорадкой, ранами и язвами. Сын и дочь доктора практиковали в американских госпиталях, в Лос-Анджелесе и Бостоне, специализируясь в нейрохирургии и ортопедии. Но никто из них не мог помочь пациенту словом и прикосновением руки, как умел их отец.

Он сказал старой женщине: «Массиджи, вы в порядке. Небольшая инфекция. Я дам вам лекарство. Принимайте его какое-то время».

Старая женщина стала еще меньше, чем раньше. Она весила не больше тридцати пяти килограмм. Ее можно было поднять одной рукой, как ребенка. Я знал. Я сделал это однажды в шутку. Она была очень светлокожей, ее кожа по цвету напоминала бумагу. Мятую, но хрустящую. По ее прекрасному носу и рту было понятно, что она когда-то была красивой. Теперь филигранная работа хрупких вен голубого цвета на белой коже делала ее произведением искусства. Но ее спас от бесполезной утонченности подбородок, на котором была ямочка. Ее глаза отличались особой твердостью. В них была не уступчивость воды, а уверенность неба.

Даже при своей изящности она была женщиной-правителем. Центром своего мира.

Она посмотрела доктору прямо в глаза. Он всегда был спокойным. Биби видела, как он мальчиком играл с ее сыновьями во дворе. Его мать приходила к ней делать маринованные овощи в марте и манговый рассол в начале лета, болтала без умолку, всегда рассказывала о пациентах ее Гатту. Она говорила, что, когда он был ребенком, желтые быстроногие курицы подбирали рис, который падал у него с ног. В двухлетнем возрасте он больше часа стоял на коленях перед теленком на пастбище, пока не пришел рабочий и не сказал, что на ферме появилось новое растение. Биби Лахори видела, как Гатту заболел полиемилитом и остался хромым, в то время как все его ровесники покинули свои насесты — перебрались не только в Курукшетру, но и в большие города: Бомбей, Дели, Мадрас и дальше — в Лондон и Нью-Йорк. Он был намного старше Кевала и Капила и намного умнее. Пока ее сыновья ходили в элитную школу в Аджмере, он закончил местный муниципальный и правительственный институты.

Он никогда не злился на то, чего не получил за свою жизнь. Гатту нашел свой покой — нашел свое место — в борьбе с местными болезнями. Он был из тех людей, которые находят мир под своим собственным деревом, и им нет необходимости идти в лес.

Будда, который остался дома.

Доктор знал, что Биби умирала. Он дал ей шесть месяцев. Она спросила:

— Гатту, я умираю?

— Как и я. Как и мы все, Бибиджи, — ответил доктор. Затем он засмеялся и сказал: — Разве тебя может что-нибудь убить? Ты умрешь после того, как Индия и Пакистан снова станут единым целым.

— Я убью себя, прежде чем доживу до этого дня, — откликнулась Биби.

Когда она вернулась к нему месяц спустя, поражение ткани увеличилось. Она теперь была слабее, но не показывала этого. Гатту Чача рассказал мне все это позднее. Он сказал, что ее способность восстанавливать силы пугала. Он подождал два месяца после первого обследования и сделал повторный снимок. Но она прожила полтора года на одной решимости.

Мы узнали обо всем через шесть месяцев, когда ей поставили диагноз: рак. Позвонила мать. Но она не просила меня приехать в Салимгарх. Мой гнев давно остыл, и я ждал, чтобы кто-нибудь подтолкнул меня. Я думаю, мать не была уверена в том, как Биби примет это; возможно, не была уверена в том, как я отвечу. Биби ничего не говорили, и мое внезапное появление могло обеспокоить и встревожить ее.

Физз продолжала повторять, что мне следует отбросить обиды и ехать. Жизнь — это не арифметика, это химия. Придется довериться алхимии вещей.

Я выслушал ее, но не сделал и шага.

«Физа! — воскликнула Биби Лахори, когда я сообщил ей новости. — Физа! Мусульманка! Все индийские девушки в мире умерли! Ты ничего не знаешь, сумасшедший дурак? Только через мой труп!»

Мы были в Салигархе. Во дворе. Я приехал рассказать ей. Я очень о ней беспокоился, она много значила для меня. Мать и отец, не решающийся спорить с ней, попросили меня поехать и сообщить новости. Когда я сошел с местного автобуса из Шахабада и направился по грязной дороге к ферме, я не чувствовал никакого волнения. Был вечер. Красное солнце опускалось за горизонт. Это было второе по красоте время на ферме. Самым красивым был рассвет. Свежий холодный воздух, капли дрожащей росы, ясный солнечный свет, дым от очага на кухне, повсюду слышно пение птиц. Теперь я мог разглядеть свежие ростки надежды на заново вспаханных полях, последние рабочие распрягали быков. Каждый из них видел меня и махал рукой. Птицы ходили по бороздам, оценивая работу, проделанную за день. В манговой роще громко каркали вороны, обсуждая что-то, прежде чем отправиться на ночлег. Из водопровода все еще капала вода. Вскоре она стихла. Затем в середине ночи чьи-то руки проснутся и заставят ее капать снова.

Мать и отец беспокоились, но я не чувствовал никакого волнения. Я был ее любимым внуком, я не знал других аргументов перед лицом любви и страсти.

Я забыл, что имею дело с тем, кто не знаком ни с тем, ни с другим. С тем, кто превратил все это в стратегию жизни. Она была твердой, словно гвоздь, но одновременно и калекой. Биби получила дар успеха, но никогда не была счастлива.