Дни гнева, дни любви - Роксана Гедеон Страница 58

Я внезапно почувствовала резкую, пронзительную головную боль. Это наверняка начало мигрени. Мне даже было трудно договорить до конца. Но я все же продолжила:

– Мы резко сократим расходы, Паулино. Я уволю всех слуг, без которых при желании можно обойтись. Не нужно больше ни садовника, ни конюха, ни дворецкого. Мне даже не нужны лишние горничные, со всем справится Маргарита. И мы еще неплохо заживем.

За окном смеркалось. Наступала тихая летняя ночь – с золотистым светом луны, умиротворенным мерцанием звезд и пением соловьев в мокрых от росы кустах самшита. С площади долетал приглушенный стук экипажей.

Я с сарказмом подумала, как просчитался Клавьер. Может, он полагал, что, узнав о сюрпризе, который он мне приготовил, я сразу же побегу к нему и сдамся на милость победителя? Ну и глуп же он! Пытается добиться аристократки и не понимает, какими способами это надо делать. Он действует так, будто я прачка. А я ведь предпочту умереть с голоду, чем когда-либо дам ему понять, что он победил.

Ему никогда не получить меня. Даже если ему суждено завладеть Вселенной, я буду единственной, над кем он не будет иметь власти. Как бы он от этого ни бесновался.

Я вспомнила вдруг предсказание Казота, но ничуть не испугалась. Во многом тот странный старик оказался прав, это несомненно. И я теперь, по крайней мере, знаю, что меня ждет, если я не буду осторожна.

Но я буду осторожна, чего бы мне это ни стоило.

4

Путешествие, предпринятое королем и его семьей в ночь с 20 на 21 июня, со всей очевидностью доказало, что над монархией довлеет рок, бороться с которым были не в силах даже сплоченные воедино смелые и преданные роялисты.

Первая ночь в пути прошла спокойно. В Бонди без всяких осложнений удалось поменять лошадей. Потом граф де Ферзен по приказанию короля покинул общество беглецов и уступил свое место на козлах обыкновенному ямщику, нанятому на станции. В восемь утра, когда была сделана первая остановка, чтобы путешественники могли немного погулять и размяться, охранники – Дюрфор, Мальден и Валори – подошли к королю и попросили его выдать им пистолеты, до тех пор хранившиеся в карете. Опоздание насчитывало уже четыре часа, и дворяне полагали, что это может вызвать всякие непредвиденные ситуации, когда короля придется защищать. Людовик XVI решительно отказался исполнить их просьбу, сказав, что ни в коем случае не хочет, чтобы за него проливали кровь.

В два часа прибыли в Шалон.

– Если мы благополучно доедем до Шалона, – говорил король, – значит, все хорошо.

Побег вообще сопровождался всякими дурными предзнаменованиями, и в Шалоне тоже без этого не обошлось. Лошади, взятые на станции, едва начав идти, запутались в постромках, споткнулись и стали падать. Задержка, вызванная этим происшествием, еще более увеличила опоздание. Беглецы помчались в Пон-де-Сомм-Вель, где их должны были ждать гусары под командованием молодого герцога де Шуазеля.

А в Пон-де-Сомм-Вель произошло следующее.

Шуазель ждал прибытия королевской кареты в одиннадцать утра, а между тем даже в три часа дня ничто не возвещало о ее прибытии. Но, поскольку все было роковым образом направлено против короля, в окрестностях города именно в те дни вспыхнул крестьянский мятеж. То, что в городе внезапно появился Шуазель с отрядом, навело крестьян на мысль, что гусары вызваны для подавления бунта. Шуазель пытался разубедить местных жителей, уверял, что вызван для сопровождения очень важного груза, а не для расправы с мятежниками, но его слова еще более усиливали подозрение. Зазвучал набат, сзывающий крестьян окружать гусар, и вскоре собралась такая толпа, что Шуазель понял, что сражаться с ней будет безумием. Теперь, окруженный такой толпой, он скорее помеха королю, чем подмога. Ему остается только уйти, не дожидаясь кареты, – уход его, по крайней мере, даст свободно проехать королю. Шуазель и его гусары тайными тропами стали пробираться в Сен-Менегу.

Когда король с опозданием на пять часов прибыл в Пон-де-Сомм-Вель, отряда там уже не было. Верный человек Шуазеля объяснил королю, что случилось, и карета, сменив лошадей, покатила по дороге в Сен-Менегу.

Там короля ждал маркиз Дандуан и его драгуны, положение которых было немногим лучше положения гусар. Жители Сен-Менегу злились на драгун, драгуны, утомленные жарой и бездельем, начали пьянствовать. Кроме того, само пребывание отряда в городе вызывало смутные подозрения: зачем здесь солдаты? Когда король приехал, маркиз Дандуан, уже отчаявшийся его дождаться, бросился к окошку кареты и стал докладывать о положении дел. Как на грех, ни король, ни маркиз не заметили Жана Батиста Друэ, сына почтмейстера, который внимательно наблюдал за разговором. Он слышал, как Дандуан дважды вполголоса назвал путешественника «ваше величество». Король не выходил, но дважды высунулся из окна, и Друэ его увидел. Потом взглянул на монету и убедился в своих подозрениях.

Карета снова отправилась в путь. Дандуан должен был последовать за ней через четверть часа. Но в городе сразу после отъезда короля началось сильное волнение, и множество национальных гвардейцев было на улицах. Они окружали Дандуана и его людей, заявляя, что не дадут им ехать. Драгун было тридцать человек, а национальных гвардейцев – триста. Сопротивление было бы и безнадежным, и, кроме того, навлекло бы на уехавшую карету новые подозрения. Бдительность, проявленная гвардейцами Сен-Менегу, была делом рук Друэ, который, убедившись, что Дандуан отрезан от короля, вскочил на лошадь и поскакал в Варенн.

В Клермоне, несмотря на большое опоздание короля, все было в порядке – поначалу, по крайней мере. Здесь карету должен был ждать граф де Дамас и сто сорок драгун. Король обрадовался, видя, что его встречают.

– Это вы, господин де Дамас? – спросил он.

– Да, ваше величество.

– Отчего же ваши драгуны не выстроены?

– Ваше величество, вы опоздали на пять часов. Я стоял очень долго, но город начал волноваться. Драгуны тоже стали о чем-то догадываться. Если бы началось восстание, если бы ударили в набат, вам бы теперь нельзя было проехать. Поэтому я вернул войска в казармы, оставив при себе только двенадцать человек. При первой же возможности я могу дать солдатам сигнал собираться.

– Очень хорошо, – сказал король, – вы поступили осторожно. Когда я уеду, протрубите «на коней» и ступайте за мной на расстоянии в четверть лье.

Лошади помчали карету. В Клермоне экипаж простоял лишь несколько минут.

Дамас думал, не последовать ли сразу за ним, но, поразмыслив, решил повиноваться королю. Он еще надеялся дождаться Дандуана с его солдатами, но гонец доложил ему, что те арестованы в Сен-Менегу. В Клермоне тоже начиналось некоторое волнение. Жители бегали из дома в дом, в окнах показался свет, и из них высовывались головы. Дамас опасался набата и побежал к церкви, чтобы не допустить его.

Затем он приказал трубить сбор и пошел к себе, чтобы самому собраться. Дамас полагал, что пока все идет хорошо, не считая того, что Дандуан сидел под арестом, но для полутораста солдат, стоявших в Клермоне, это не представляло беспокойства.