Маркиза Бонапарта - Виктория Дьякова Страница 57

События минувшего дня и появление Луизы на аванпостах снова встали в памяти Анжелики, и чтобы не позволить грусти лишить ее решимости, она откинула одеяла и встала, дрожа от холода.

Быстро одевшись и попрыскав на лицо ледяной водой, стоявшей рядом с канделябром в серебряном кувшине, Анжелика выглянула в сени – ее поразила тишина в большой горнице, где обычно поутру уже слышался гомон слуг. Главный из них, очень забавный, как казалось Анжелике, малоросс, всегда возился с самоваром, все засовывая щепки в трубу, хотя тот вовсю уже кипел. Сегодня же – никого. Анжелика встревожилась. А может быть, она проспала и княгиня Анна с Бурцевым уже отвезли доктора Шлосса на аванпосты? Но как же без нее? Почему не разбудили? Пожалели? Ах, зачем! Теперь придется скакать самой…

Досадуя на хозяйку дома да и на себя саму, Анжелика распахнула дверь в горницу – и остановилась на пороге. Сердце ее вздрогнуло – она сразу почувствовала неладное. Оказывается, никто никуда не уехал. Обе русские княгини, Анна и Лиза, сидели за пустым столом, а Бурцев и граф Анненков стояли чуть поодаль, у печи, которую никто еще и не думал топить. Все они молча смотрели на нее, и Анжелика вдруг заметила, что в темно-голубых глазах Анны блеснули слезы. Маркиза пошатнулась – ее словно ударили. Где-то в глубине души она уже догадывалась, но боялась поверить самой себе.

– Что? – спросила она, превозмогая слабость, которая вдруг охватила ее – и ноги подкосились. – Мы не едем на аванпосты? Почему? Французы? – пораженная общим молчанием, она ухватилась за свое предположение, как за последнюю соломинку. – Французы отказались показать Александра доктору Шлоссу? Но почему?

Женщины за столом переглянулись, и Анна решила взять всю тяжесть сообщения на себя.

– Ma chère, вам надо собрать все мужество, – произнесла она, поднимаясь и направляясь к французской маркизе. – Мы все готовы исполнить свои обещания вам, и маршал Мюрат ни в коем случае не стал бы препятствовать, но увы, наши старания теперь бесполезы. Вот Алексей… – она указала на Бурцева и хотела продолжить, но слезы перехватили ее голос, она замолчала и прижала платок к лицу.

– От Мюрата прискакал адъютант, – проговорил Бурцев глухо, не глядя на Анжелику, – ваш брат, генерал де Траиль… умер… в госпитале… ночью… – Лешка отвернулся, – мы опоздали…

Анжелике показалось, что она ослышалась…

– Умер? Как?! Этого не может быть! – воскликнула она. – Мы же послали ему лекарства, еду…

– К сожалению, ваш брат не получил ничего, – проговорила Анна, вытирая слезы, – Мюрат передал нашу посылку своим адъютантам, а те растащили все… Теперь у французов все так – каждый за себя.

Прижавшись к стене, Анжелика опустилась на скамью и в отчаянии сжала руки. Ее сухие расширившиеся глаза смотрели перед собой.

– Это я виновата, – прошептала она, – я… Я знала, что он ранен. Я видела его на Бородинском кургане. Я не поехала к нему – струсила, струсила за себя. И теперь… Если бы я сама отвезла ему лекарства, он был бы жив. О боже! – она сжала руками виски и, низко наклонив голову, замотала ею. Спутанные волосы разметались до пола. – Я все время думала только о себе. Как я наказана! – простонала она. – О Александр! Я не думала, не думала, что выйдет так…

– Не убивайтесь, на все воля Божья, – Анна Орлова пыталась утешить ее, понимая, что всякие слова излишни. – Ведь у вас остается еще один брат. Вы можете отправиться к французам и заботиться о нем. Мы проводим вас…

– Да, да, я готова, – собралась Анжелика. Она встала и хотела сразу же вернуться в чулан, чтобы забрать свою шляпу и дорожный плащ, но острая боль в груди заставила ее вскрикнуть – и все померкло перед глазами.

Сделав несколько неловких шагов, маркиза наклонилась вперед и упала бы, если бы подскочивший Бурцев не подхватил ее на руки. Маркизу уложили на постель. Граф Анненков срочно отправился за доктором Шлоссом.

Силы Анжелики не выдержали. Она металась в горячечном бреду, не чувствуя ни себя, ни текущего времени. Когда же сознание вернулось к ней и она открыла глаза, то обнаружила себя все в том же закопченном чулане. Прошло уже семь дней.

Память плохо возвращалась к маркизе. Она обвела глазами скромную обстановку своего жилища, наморщила покрытый испариной лоб, совершая усилие, – и резким толчком что-то прояснилось в ее мозгу. Она попыталась сесть. Но боль в груди заставила ее снова опуститься на подушки.

– Мне надо ехать к Пьеру, надо ехать, – задыхаясь, твердила она.

– Куда ехать, милочка? – недовольно проговорил доктор Шлосс, склонившись над ней. – Вам надо лежать и лежать. Вы нескоро еще вернетесь к прежнему состоянию…

– Но я не могу оставаться более, – проговорила маркиза. – Мой маленький брат. Он теперь совсем один. – Она тихо заплакала и отвернулась к стене. – О горе мне, горе…

– Не надо изводить себя, мадам, – ответил ей немец довольно сухо. – Все равно это бесполезно, пока организм сам не позволит вам осуществить ваше намерение. Излишним же страданием вы только ослабляете его. Придет время – поедете, куда захочется… А пока – подумайте о себе…

– Я и так думала о себе слишком много, – прошептала она.

Доктор Шлосс ничего не сказал на этот раз – он собирал свой саквояж, только поправил очки, невольно выдав внутреннее волнение. Зато Анжелика услышала рядом вздох и тихую молитву – по голосу она узнала княгиню Анну:

– Votre Excelеnce ^[29], – маркиза повернулась так быстро, как только могло позволить ее больное тело, и протянула к Анне тонкие дрожащие руки. – Вы же знаете, мне нельзя задержаться. Ни на денек. Мой брат, мой Пьер… Он тоже может погибнуть в любую минуту. Пожалуйста, помогите мне…

– Моя дорогая. – Анна присела на ее кровать, строгое лицо княгини выражало искреннее сочувствие. – Я разделяю ваше горе и ваше страдание. Но во-первых, вы очень слабы и не сможете даже выйти из дома, не то что доехать до аванпостов и долго находиться там, у французов, где вам никто не окажет помощи. Вы не облегчите положение своего брата, явившись к нему больной, а станете обузой для него. А во-вторых, – она вздохнула, – даже если бы вы и смогли ехать, – теперь это невозможно. Главнокомандующий издал приказ о наступлении, и значит, все передвижения невоенных лиц по лагерю прекращены, и вас, да и меня тоже, просто не допустят на аванпосты. Надо укрепить силы и ждать другого случая… – Она ласково провела рукой по осунувшемуся личику Анжелики. – Даст бог, Вы свидитесь со своим братом, но немного позже… Когда армия выступит, вы поедете в карете княгини Лиз, потому что не сможете ехать верхом…

Что еще могло прозвучать для Анжелики печальнее? Какое еще сообщение оказалось бы более разрушительным даже для тех немногих сил, которые еще оставались у нее? О, как корила она себя за все прежнее, что именовала теперь не иначе как глупостью и высшим проявлением себялюбия. Но что она могла поделать? Предательская болезнь сковала все существо маркизы, продлевая страдание, уже представлявшееся бесконечным, обрекая на муку и ее саму и брошенного ею брата. Но разве она предполагала, могла ли представить себе, что во французской армии, бывшей некогда идеалом благородства и самопожертвования, адъютанты маршала запросто прикарманят предназначенное для раненых? О боже, что будет с Францией?! Что будет с Пьером? Увидятся ли они еще когда?