Влюбленная Пион - Лиза Си Страница 57

Я улыбалась, довольная этим добавлением. Затем я позволила Цзе вернуться в удобную постель и теплые объятия мужа, а сама поползла вверх по стене и уселась на балку. Я должна была позаботиться о том, чтобы Жэнь был доволен своей женой. В противном случае она не сможет записывать мои мысли. А если она не поможет мне в этом, Жэнь никогда меня не услышит. Всю ночь я наблюдала за тем, как они спят, и в это время вспомина­ла о том, что мама и тети говорили об искусстве быть же­ной. «Каждое утро вставай на полчаса раньше твоего мужа», — часто поучала мама. Поэтому на следующее утро я подняла Цзе еще до того, как проснулся Жэнь.

«Если ты поспишь на полчаса меньше, это не повре­дит твоему здоровью или красоте, — прошептала я на ухо Цзе, когда она села за туалетный столик. — Дума­ешь, твоему мужу нравится видеть, как ты сопишь во сне? Нет. У тебя есть пятнадцать минут, чтобы умыть лицо, расчесать волосы и одеться». Я припомнила утон­ченные хитрости женских покоев и помогла ей смешать пудру, нанести румяна, причесать волосы и украсить их заколками из перьев. Я настояла на том, чтобы она на­дела розовое платье. «Еще пятнадцать минут уйдет на то, чтобы приготовить одежду твоего мужа. Положи ее рядом с подушкой. Когда он проснется, у тебя наготове должны быть свежая вода, полотенце и гребень».

Когда Жэнь вышел из комнаты, я напомнила Цзе: «Всегда стремись к тому, чтобы улучшить свой вкус и манеру одеваться. Никто из домашних не должен знать о твоей несговорчивости, упрямстве и ревности. Все это твой муж может увидеть и на улице. Вместо этого про­должай учиться. Чтение поможет тебе искусно вести беседу, искусство чайной церемонии согреет твоего воз­любленного, игра на музыкальных инструментах и со­ставление букетов обострят твои чувства и в то же время сделают его жизнь интереснее». Затем я вспомнила тот день, когда помогала матери бинтовать ноги Орхидеи. «Твой муж - Небо. Ты должна повиноваться ему».

Сегодня, впервые за долгое время, я вывела ее за дверь спальни и повела в кухню. Конечно, Цзе никогда не бывала здесь раньше. Когда она сощурила глаза, нео­добрительно глядя на слугу, я дернула ее за ресницы, чтобы ее взгляд оставался открытым и беззаботным. Возможно, она была избалованной девушкой и рассе­янной женой, но наверняка мать ее хоть чему-то научи­ла. Я не выпускала Цзе с кухни, пока она не вспомнила самый простой рецепт. Слуги с беспокойством смотре­ли на то, как Цзе грела в горшке воду, засыпала туда горсть риса и помешивала его, пока не сварила нежную рисовую кашу. Она рылась в корзинах и шкафах и нашла там свежую зелень и сырой арахис. Цзе нарезала их и засыпала в ступку. Затем она положила рисовую кашу на блюдо, поставила его вместе с другими закусками, мисками и суповыми ложками на поднос и понесла в зал, где семья собиралась к завтраку. Госпожа У и ее сын безмолвно наблюдали за тем, как Цзе, наклонив голову, накрыла на стол. Ее милое личико порозовело от жара печи, словно на нем отражался яркий цвет ее туники. После обеда Цзе последовала за свекровью в женские покои, где они уселись рядом и стали вышивать и бесе­довать. Я следила за тем, чтобы из уст ни одной из них не вырвались язвительные слова. В конце концов, Жэнь передумал звать доктора.

Я позаботилась о том, чтобы Цзе делала все, чтобы умиротворить своего мужа и заслужить уважение свекро­ви. Занимаясь стряпней, она искусно выбирала специи, и еда была ароматной. На обед она подала рыбу из Запад­ного озера. Цзе внимательно наблюдала за родственни­ками, чтобы увериться в том, что они наслаждаются ее вкусом. Она подливала чай в опустевшие чашки мужа или свекрови. Когда она выполнила все свои обязанности, я позвала ее в спальню и мы продолжили работать.

К этому времени я многое узнала о супружеской жиз­ни и плотской любви. Она не была такой низменной, какой представала в шутках Ши Сяньгу или в неприс­тойных намеках Благоуханной Весны из «Пионовой бе­седки». Теперь я понимала, что любовь означает духов­ную связь, которая начинается с прикосновения. Я про­диктовала Цзе:

«Линян говорит: “Призраки беззаботно предаются страсти, но люди должны помнить о правилах прили­чия”. Линян нельзя считать опороченной из-за того, что во сне она занималась с Мэнмэем дождем и облаками. Во сне она не могла забеременеть, так же как превратив­шись в призрака. Облака и дождь во сне не имеют последствий, не требуют ответственности, и потому их нече­го стыдиться. Всем девушкам снятся такие сны. Это не значит, что они испорченные. Вовсе нет. Девушка, меч­тающая об облаках и дожде, готовит себя к исполнению цин. Линян говорит: “Помолвка приводит к рождению жены, а преступная страсть — удел наложницы. То, что некоторые считают непристойным, в браке становится прекрасным».

Но цин не ограничивается супружеской любовью. Нельзя забывать о материнской любви. Мне по-прежне­му не хватало моей матери, и я тосковала по ней. Навер­няка она тоже думает обо мне, находясь на противопо­ложной стороне озера. Разве это не проявление цин? Я велела Цзе перечитать сцену «Мать и дочь вновь об­ретают друг друга», когда Линян, уже вернувшаяся к жизни, случайно встречает мать в гостинице в Ханчжоу. Несколько лет назад мне казалось, что эта сцена всего лишь передышка между битвами и политическими ин­тригами, которыми была насыщена последняя треть оперы. Когда я читала ее сейчас, то словно окуналась в мир цин — женственный, поэтичный, чувственный.

Госпожа Ду и Благоуханная Весна приходят в ужас, когда Линян выступает из тени. Они уверены, что видят привидение. Линян всхлипывает, а обе женщины в стра­хе и отвращении отступают назад. В комнату входит Ши Сяньгу. Она несет лампу. Быстро окинув взглядом эту сце­ну, она берет госпожу Ду за руку. «Пусть свет лампы и луна осветят лицо вашей дочери». Преодолев темноту непо­нимания, госпожа Ду видит, что девушка, стоящая перед ней, — это ее дочь, а не призрак. Она вспоминает, как горевала, когда Линян умерла; теперь ей нужно преодо­леть страх перед существом из другого мира. Такова сила материнской любви. И она может быть еще сильнее.

Я водила рукой Цзе, когда она писала: «Поверив в то, что стоящее перед ней существо — ее дочь, госпожа Ду не только признает то, что Линян — человек, но также воз­вращает ее на законное место в мире людей». Для меня это чистейшее определение материнской любви. Несмотря на боль, страдание, разногласия между поколениями, мать принимает свое дитя, признает ее своей дочерью, будущей женой, матерью, бабушкой, тетей и подругой.

Мы с Цзе все писали и писали. Весной, после шести месяцев наваждения, я вдруг почувствовала, что иссяк­ла. Я думала, что написала о любви все, что знаю. Я по­смотрела на свою подругу. Ее глаза опухли от усталости. Со лба свисали грязные волосы. Она побледнела от тя­желой работы, бессонных ночей и стремления угодить мужу и свекрови. Я должна признать, что она очень по­могла мне. Я нежно дунула на нее. Она вздрогнула и ма­шинально подняла кисть.

На двух пустых страницах в начале книги я помогла Цзе написать сочинение о том, как был создан этот ком­ментарий. Я опустила все то, что в мире живых могло показаться пугающим, странным или невероятным. «Когда-то на свете жила меланхоличная девушка, кото­рая очень любила оперу “Пионовая беседка”. Чэнь Тун была обручена с поэтом У Жэнем и по ночам она записы­вала на полях книги свои мысли о любви. После ее смер­ти У Жэнь женился на другой девушке. Вторая жена на­шла издание оперы с утонченными замечаниями своей предшественницы. Ей захотелось закончить то, что на­чала первая жена, но у нее не было второй части оперы. Когда ее муж принес домой издание с полным текстом оперы, она была так счастлива, что напилась пьяной.