Позволяю любить - Алина Ржевская Страница 56

— Легко отделаться хочешь? — Аня страшно ухмыльнулась. У нее самой в душе нарастал кошмар: она ужасалась собственному наслаждению, получаемому при виде мучений и страха постороннего человека. — Нет. Ты до конца своих поганых дней будешь вспоминать, как надругался над моей Катей. И как поплатился за это. Не бойся: она будет навещать тебя, чтобы время от времени плевать в твою мерзкую рожу. Хочешь, я позову ее сейчас?

Макс лихорадочно рванулся, пытаясь высвободиться от ее рук, но не смог — только больно пронзило до самого затылка.

— Не можешь? Она тоже вырывалась? — продолжала издеваться Аня. — Она кричала? Ей было больно? И как тебе это понравилось? А сейчас — тебе нравится быть на ее месте? Мразь… Прикасаться к тебе противно!

Аня отпустила его, отошла на несколько шагов и, обернувшись, увидела, что медсестра, которая только что с ней разговаривала, стоит сзади.

— Все слышала? — надменно спросила она ее. — Иди растрезвонь, болтливая ты моя!

— Ой, нет, что вы, Анна Сергеевна! — принялась та смущенно оправдываться. — Я ничего никому не скажу! Я же не знала, что он…

Медсестра с омерзением посмотрела на Максима. Аня вышла, медсестра кинулась ее догонять.

— Я правда ничего не скажу, — уверяла она.

Аня остановилась.

— Отмени все приемы, которые назначены у меня на сегодня. Я отгул взяла — так и скажи всем, кто спросит. Домой мне не звонить, все равно не приду, — быстро говорила Аня.

Медсестра послушно кивала.

— А Катя? Она-то как?

Аня разозлилась.

— Любопытная ты моя! — снова заговорила она. — Держи лучше язык за зубами, а то отрежу от него ту часть, что в рот не помещается. — Аню все больше захлестывала волна стремительного страха по поводу собственного садистского спокойствия. Но она не могла уже остановиться. — Что касается Максима, на него мне глубоко плевать. Но если сплетни пойдут о моей сестре, ты горько пожалеешь, что родилась на свет. Все поняла?

Аню вызывал к себе главврач. Об этом ей сообщила Степанова, победно посмотрев в спину своей обидчице.

Артур Маратович пребывал во взвинченном расположении духа. Обычно приветливый, сегодня он не ответил даже на приветствие Ани.

— Опять Степанова жаловалась? — предположила Аня причину его плохого настроения. Интонации ее голоса пугали ледяными обертонами.

— Нет. Степанова сегодня ни при чем. Я получил одно занятное письмецо, — произнес главный, протягивая ей бумагу.

— Я не читаю чужих писем, — отстранилась она.

— Думаю, все же стоит. — Голос Артура Маратовича тоже стал редким — слишком, наверное, официальным.

Он положил перед Аней лист. Аня неохотно взяла его в руки, перед глазами побежали корявые строки малограмотной анонимки:

«Уважаемый Артур Маратович!

Хотелось бы обратить ваше внимание на моральный облик ваших подчиненных. Особенно это касается Беловой Анны С. Считаю недопустимым, чтобы детским хирургом являлась лживая и лицемерная совратительница детей и несовершеннолетних. Не удивлюсь, если она подыскивает себе пылких любовников среди своих юных больных. Убедительно обращаюсь к вам с просьбой принять срочно меры, чтобы успеть пресечь подобное безобразие.

Я призываю вас действовать решительно и, главное, незамедлительно, так как это дело затрагивает не только репутацию больницы, но и вашу личную честь. Нелишне будет предупредить, что особа, о которой я тут вам докладываю, распространяет о вас сплетни, они мерзкие. Как-то раз Белова громко заявляла, что во время операции у вас трясутся старые руки и что вы недостойны носишь звание и белый халат хирурга. Вам давно пора уйти на другую работу.

Надеюсь, мое письмо поможет восстановить высокую справедливость, чтобы успеть наказать виновных.

Доброжелатель».

— Что скажете? — сухо спросил Артур Маратович, нервно перекладывая на столе бумаги из стопки в стопку и обратно.

— Обычная мерзость. — Аня равнодушно пожала плечами и посмотрела главному в глаза: — А разве вам что-то непонятно в этой грязной кляузе?

Тот отвернулся.

— Вы станете отрицать все эти факты?

— Разумеется, стану. Я не похожа на дуру.

— Но вы понимаете, что я обязан принять меры?

— Не понимаю! Какие меры? У нас что, тридцать седьмой год на дворе, чтобы реагировать на каждое подметное письмо? Любой подонок легко настрочит вам целый мешок таких пошлых обвинений — так что, безо всяких доказательств вы станете им верить?

— Значит, вы хотите, чтобы я поверил именно вам? Причем, как вы сами только что выразились, безо всяких доказательств?

— У нас получается бессмысленный разговор. Вы не можете привести доказательств, я — не могу опровергнуть указанных в этой портянке фактов. И что? Вы собираетесь давать ей ход?

Аня проговорила это, явно подражая его тону.

— Не дерзите! — вспылил он. — Что за тон?!

— Вы полагали, что я сейчас брошусь унижаться перед вами и умолять, чтобы вы соизволили не верить сплетням?

— Не изображайте из себя жертву, Белова! — Голос главного врача стал крепчать. — Тут даже я являюсь пострадавшим лицом, — обиженно заключил он.

«Н-да. Тебя, похоже, заботит не столько обвинение в развращении несовершеннолетних, сколько замечание о дрожащих руках, — мрачно подумала Аня, рассматривая притихшего на минуту Артура Маратовича. — Интересно, а они действительно у него дрожат? Наверное, дрожат, раз он оскорбился от такой явной поддельщины».

— Ладно, чего же вы теперь хотите? — с раздражением спросила она. — Уволить меня самолично? Или мне подать заявление по собственному?

— А что это вы так сразу, не разобравшись, решили уволиться? — Он подался вперед, по направлению к ней.

Аня демонстративно отстранилась.

— Я понимаю, это поза страуса, — сказала она. — Сама ненавижу ее, но в данной ситуации иного выхода, к сожалению, я просто не вижу. Вы поверили той гадости, что написана там, а мне — не поверили. Меня это оскорбляет. И потом, как вы собираетесь разбираться? Выставите меня на публичное обсуждение? Товарищеский суд устроим? А своим грязным бельем, кстати, тоже трясти станете?

— Прекрати… те! Я предлагаю поговорить спокойно, в неофициальной, так сказать, обстановке, обсудить создавшуюся ситуацию…

— Я поняла ваш намек. Мой ответ — нет! — категорично заявила Аня, всем своим видом давая понять, что ни о чем договариваться не собирается.

— Вы неправильно меня поняли, — начал он было мягко, но она перебила:

— Я не вчера родилась, Артур Маратович, и прекрасно знаю, что означает эта «неофициальная обстановка». Но! Я в то же время прекрасно знаю цену себе и потому, поверьте, без труда смогу найти себе профильную работу. Хочу напомнить: за последние три года ни один мой пациент не умер — это многое говорит о моем профессионализме. Сожалею только, что мой уход повредит больнице. Увы, в такой враждебной обстановке я работать не желаю.