Остров любящей женщины - Наталья Труш Страница 55

Наташка отвлекалась от Васильева только тогда, когда Оленька чуть не силой усаживала ее пообедать. Обычно капризная и привередливая в еде, девочка сейчас совсем не скандалила. Она быстро ела и бежала в дальнюю комнату зимней половины дома, где ждал ее любимый «дядя Леший» — так у нее получалось выговаривать Лехино имя.

Она забиралась ему на колени, прижималась горячей щекой к лицу и шептала ему в ухо:

— Леший, любимый, расскажи мне сказку.

Если бы кто-то сказала когда-то Лехе Васильеву, что он будет качаться в бабкином старом кресле и рассказывать сказки маленькой племяннице, он бы расхохотался. Это было невероятно. Это было совсем не про него.

Но сейчас, обнимая крошечное детское тельце своими огромными ручищами, Леха Васильев испытывал такую нежность, о какой даже не подозревал. Он жадно вдыхал незнакомые ему детские запахи, гладил малышку по забавным светлым кудряшкам и рассказывал ей сказки.

Правда, очень скоро «Колобок» и «Буратино» Наташке надоели, и она стала требовать «новенького». А где взять этого «новенького»? И Васильев начал сочинять сам. Да так, что Наташка слушала его, открыв рот. А потом шла к маме Оле и пересказывала ей услышанное.

Ольга приходила к Васильеву поболтать и рассказывала ему, что Наташка буквально влюбилась в дядю и его сказки.

— Станешь с ней Андерсеном, — ворчал Васильев.

Он потихоньку оттаивал, приходил в себя, и во многом ему помогала маленькая девочка, которой он был очень нужен. Он это видел. Она была нужна ему, а он — ей. С ней к нему возвращались эмоции. Она лечила его. Он чувствовал, что постепенно меняется его отношение к жизни, и удивлялся, что возвращается к себе самому.

И только одно его угнетало и не давало спокойно жить — Катя. Он чувствовал себя полной скотиной, но сделать ничего не мог с собой. Саня Васильев пробовал говорить с братом на эту тему, но Леха отмалчивался. Это и выводило старшего брата из себя. И Оля, которую Леха Васильев очень любил и считал, что Сане в жизни с женой несказанно повезло, тоже не могла пробиться к Васильеву-младшему в душу.

За те две недели, что Васильев находился дома, он сам не позвонил Кате ни разу. Он заставлял себя изредка посылать ей эсэмэски и, как ни старался скрыть свое настроение, оно вылезало из каждой буквы. Катерина это чувствовала и задавала ему вопросы, на которые у него ответа не было.

Как-то раз вечером, когда Наташку уже уложили спать, в комнате Васильева скрипнула дверь. Оля пришла. Он еще не ложился спать, но лежал перед телевизором, зябко кутаясь в клетчатый шерстяной плед. Оля присела на край дивана.

— Поговорим? — сказала она.

— О чем?

— Леш, ты знаешь о чем. — Оля настроена была решительно. Накануне у нее был разговор с мужем. Саня Васильев рассказал жене все-все, про Катю — подробно. — Я не хочу учить тебя жизни, но я женщина, и чувства другой женщины мне понятны. Леш, то, что происходит сейчас, — бесчеловечно. Ты понимаешь, что она ждала тебя? Что она вместе с тобой умирала и воскресала? Мне Саша рассказал, ЧТО она писала тебе в больницу. Я не видела ее, но знаю: это любовь, Васильев! И ты ведь любишь ее. Так?

— Не знаю.

Васильев поежился под пледом. Он врал Оле, он врал самому себе, но не мог иначе. И то, что он сказал, его и самого ошеломило.

— Оля, я не хотел и не хочу ни с кем говорить на эту тему, но я и сам чувствую, как Саня злится, как ты не понимаешь. Хорошо. Давай поговорим. Ты помнишь мою Леру? Я приезжал к вам с ней пару раз…

— Как не помнить! Ну и что? Ты ее забыть не можешь?

— Да ну брось ты! «Забыть»… — Васильев задумался. — Я знаю, что Катька не такая. Она вообще не похожа на всех. Она мне сама сказала: «Я Золушка рядом с тобой». Я даже рад был, что мне встретилась в жизни женщина, которую интересую я, а не мой счет в банке. И я поверил ей сразу. И если бы я сегодня был тем же, каким был вчера, мне бы и в голову не пришли эти мысли.

Но, Оля! Давай начистоту говорить. Ты знаешь, что случилось. Извини за выражение, я в заднице. В полной, извините, заднице! Я не знаю, что будет со мной завтра в плане моего здоровья. Если оно потребует больших денег, то мне останется только лечь и умереть, потому что…

Потому что дальше ты знаешь: на счетах ноль целых хрен десятых, и все, что у меня есть, — это куча справок и анализов. А Катя — молодая женщина. Ей нужна нормальная семья, нормальный мужик в доме, который будет деньги зарабатывать, а не в качалке качаться. Ну, что? Не прав я? Скажи как есть!

— Не прав! А ее ты спросил?! Сам все решаешь. — Оля кипела от возмущения. С одной стороны, Васильев-младший прав, с другой — ну не сволочь?! — И что ты намерен сделать? Сказать ей, что вы расстаетесь?

— Я не знаю, что делать, но я не имею права больше молчать. — У Васильева внезапно резко разболелась голова. — Оленька, я устал. Извини. Я даю тебе слово, что я разберусь во всем в ближайшие день-два.

— Леш, давай я поеду к ней, расскажу все, по-женски, как надо. Она поймет. Если, как ты говоришь, она совсем другая…

— Нет. Я сам…

Оля встала и, прежде чем уйти, тихо сказала Васильеву:

— Ты хоть понимаешь, что ты ей шанса не даешь?

— А кем я буду, если свяжу ее по рукам и ногам, а? Хомутом на ее шее! Больной и нищий!

— А что ты хоронишь себя раньше времени? Я всегда уважала тебя за то, что ты был сильный, принимал всегда грамотные решения. А сейчас ты… Эх! — Ольга отвернулась от Васильева.

— Не надо, Оля. Если б ты знала, как мне плохо! Я две недели рядом с ней. Я так ждал этого. Но я тогда не знал, что все будет ТАК плохо.

Васильев помолчал.

— Слишком много всего навалилось. У нее тоже жизнь не сахар была. Ей сейчас бы жить и радоваться, а тут я появлюсь, вот такой вот, да?! Да, она меня жалеть будет. А мне жалость не нужна. Я не смогу так, Оля.

— Да по-русски, Леш, любовь — это и есть та самая жалость, сочувствие, соучастие. И нормальная женщина все поймет.

— …А в душе будет жалеть о том, что поняла. Нет уж, я лучше один.

Васильев резко повернулся на бок, отчего в висках у него застучало.

— Прошу тебя, давай закончим, — глухо попросил он.

Оля вышла и плотно закрыла за собой дверь.

* * *

Катя ничего не могла понять. Васильев не звонил и не отвечал, если она звонила ему. Короткие эсэмэски — вот и все, что было между ними. Но они не объясняли всего. Она чувствовала, что с Васильевым что-то происходит. Она терпеливо ждала, когда он сообщит, что прилетает из Германии, и при этом у нее было ощущение, что он уже близко и вообще, что они прилетели, просто… просто он не хочет с ней встречаться.

Катя механически выполняла свою работу, механически что-то ела и пила, механически отвечала на телефонные звонки. От предчувствий и сомнений жизнь стала бесцветной. Юлька с Аней сбились с ног, катаясь по нескольку раз в неделю в Катькин далекий пригород. Они ничего не расспрашивали у нее. И так было видно, что все плохо.