Рожденный дважды - Маргарет Мадзантини Страница 55

Рисует три круга — А, В, С, над ними — треугольник X. Ставит карандаш на треугольник:

— Это — ваш муж. — Доктор с улыбкой смотрит на Диего. — Берем у матери А донорскую яйцеклетку, она будет оплодотворена семенной жидкостью треугольника X и помещена в матку суррогатной матери В.

Карандаш чертил линии, соединял круги и наконец дошел до меня, до круга С.

«Слишком много кругов, — подумала я, — слишком много матерей…»

— Я бы хотела только одну… одну другую женщину.

Доктор отвечает, что все можно устроить, но будет стоить дороже.

— Суррогатная мать не имеет никаких прав на ребенка, который генетически ей не принадлежит, а вот биологическая мать…

Я знала, что рискую, но я хочу видеть лицо этой женщины, видеть, как она улыбается, хочу познакомиться с ней.

Оксана переводила, а я смотрела на доктора, на его большие руки, на движение губ, на маленькие ярко-синие глаза… и думала, можно ли ему доверять, пыталась найти добрый знак.

Он пригласил нас осмотреть больницу. Мы зашли в палату, там стояла небольшая железная кровать, в шкафу лежали какие-то ампулы и прочие медикаменты, банка с ватой, еще одна — с расширителями, старый пластиковый контейнер с ручкой — он напоминал переносной холодильник, с которым ходят на пляж. Может быть, в нем хранятся яйцеклетки или семенная жидкость…

Доктор присел на кровать и непринужденно начал разговор о деньгах. Его интересовала только валюта — доллары или немецкие марки. Никаких административных расходов, ни трат на содержание суррогатной матери во время беременности, ни оплаты адвоката. Обо всем они позаботятся сами.

— А если мать передумает?

— Не передумает. Эти женщины сами предлагают свои услуги, — перевела Оксана.

Меня не оставляла мысль, что у этого человека лживый взгляд, что в его словах нет ни малейшей правды.

В гостиницу мы возвращались пешком. Шел дождь. У Оксаны был зонт, она шла позади и настойчиво укрывала нас. Мы сказали ей, что найдем дорогу сами, что она может идти. И все-таки мы потерялись. Все надписи на кириллице, никто не говорил ни на каком другом языке, кроме русского. Многие магазины были закрыты, мы видели облупленные надписи «Продукты», полупустые витрины. Заглянули в булочную. На деревянных полках, как надгробные камни, сиротливо лежали караваи. Редкие прохожие удивленно смотрели на нас.

У серой цементной стены неподвижно стояла старушка, Диего захотел сфотографировать ее. На тротуаре прямо возле ног старушки была огромная лужа. Диего, как всегда, интересовало отражение в грязной воде — он встал на колени, чтобы сделать снимки. Старушка не шелохнулась, выражение ее пергаментного лица нисколько не изменилось. Диего поднялся, колени у него намокли, он пошарил в карманах и вынул десятидолларовую купюру. Старушка стала низко кланяться, целовать Диего руки. Он пытался удержать ее, остановить эту чрезмерную благодарность. Поцеловал бабушку в макушку, в цветной платок.

Смеркалось, дождь прекратился. Как раз за серой цементной стеной показалась наша гостиница.

Я решила принять душ, он был намертво прикручен к стене, вода брызгала из забитых дырочек рассекателя в разные стороны, в основном на занавеску, а не на мое тело. Мы попытались сдвинуть две узкие кровати, скрежет железных ножек больно отозвался в ушах. Простыни, мешком натянутые на матрас, напоминали смирительную рубашку. Диего помылся, не жалуясь на душ. Стоял у окна и фотографировал длинную серую стену напротив. По верху стены шли витки колючей проволоки, как в тюрьме.

Мы спустились в ресторан. Там царило оживление, пела какая-то женщина в платье с красными чешуйками пайеток, было много одиноких мужчин и несколько пар. По залу, как пингвин, вальяжно расхаживал пузатый официант в черном костюме и белой рубашке. Мы сели за столик, нам дали толстое меню с французским и английским переводом. Мы прочли, подозвали официанта. Дальше был разыгран настоящий фарс: всякий раз, когда мы называли блюдо, пингвин качал головой, разводил руками и отвечал по-русски «нет»…

Был борщ, мы его заказали. Потом официант вернулся, вынул из-под полы какую-то баночку и показал ее нам украдкой, как бы скрываясь от метрдотеля. Десять долларов за икру нужно было заплатить прямо ему, наличными. Мы взяли баночку, отдали деньги. Еще одна купюра в десять долларов ушла за бутылку особой водки.

Теперь и метрдотель улыбался, с легким поклоном проходя мимо нашего столика навстречу новым клиентам. Заходили женщины с высокими начесами, в мини-юбках и остроносых сапожках, мужчины в блестящих пиджаках. Блины с икрой и сметаной были очень вкусными… Одна черная икринка приклеилась Диего на кончик носа, я, смеясь, смахнула ее пальцем. Диего с вожделением посмотрел в вырез моей шелковой рубашки, мы вдруг почувствовали себя любовниками на тайном свидании. Закончив ужин, остались сидеть в зале. Диего поднял стопку с водкой, обращаясь к певице. У нее были влажные глаза, густо намазанные зелеными тенями. Эта увядающая дама, в своем красном платье похожая на русалку, спела для нас итальянскую песню.

Мы смеялись и аплодировали.

Поднялись в номер. Занялись любовью, кровати чертовски скрипели. Нам нужно было разрядиться, по крайней мере, чтобы почувствовать, что мы живы.

— Даже если все зря, плевать… — вздохнула я. — Все-таки съездили, развеялись.

Диего на фоне темного квадрата окна настраивает объектив.

— Что ты собираешься фотографировать?

— Свет.

Должно быть, белый свет прожектора из той казармы напротив.

Утром спускаемся к завтраку. Два бойлера с кипятком, вареные яйца, сладкие пирожки. Из кухни волнами запахи крепкого мясного бульона.

Пришла Оксана, наливаем ей чай, она греет озябшие красные руки. Такая же бледная, волосы все так же собраны резинкой в хвост. Говорит, что нужно подождать, — доктор подыскивает для нас подходящую кандидатуру, после обеда сообщит, как обстоят дела.

Мы решили прогуляться. Диего фотографировал деревянную церковь, памятник воинам у голубого пламени Вечного огня. В центре города царили нищета и запустение, а еще странная тишина.

Оксана пришла за нами, как и обещала, после обеда. Мы сели в такси — «шкоду» сливового цвета, без бампера. Доктор нашел женщину, которая нам подойдет.

— Кто она? — поинтересовалась я.

Оксана сидела рядом с водителем, показывала дорогу. Повернувшись к нам, сказала, что это проверенный вариант.

— Она уже была суррогатной матерью.

Я думала о женщине, с которой мне предстояло встретиться, о том, что она за деньги давала детям жизнь… Профессионально… я убеждала себя в том, что это хорошо, лучше и не придумаешь… Рука Диего, сжатая в кулак, лежит на сиденье. Неподвижная и вместе с тем неспокойная, — казалось, что эта рука сжимает невидимый гвоздь.

Перед поездкой мы с Диего долго обсуждали, насколько нравственна наша затея. Диего сказал: «Есть только один закон — это наша совесть. Мы должны быть перед собой честными, оставаться самими собой. Иначе нужно вернуться назад и забыть об этом».