Исповедь королевы - Виктория Холт Страница 54

Я была очень несчастна при этом. Я считала, что моя матушка не одобрила бы способ действия, который я избрала. Но она никогда не была в таком положении, в котором я сейчас оказалась. Она никогда не ездила из Версаля в Париж, из Варенна в Париж, окруженная ревущей, жаждущей крови толпой.

Результат принятия королем конституции последовал немедленно. Из Тюильри была удалена строгая стража. У моих апартаментов больше не стояла охрана, мне было разрешено запирать дверь в спальню и спать спокойно.

Мы приняли революцию, и нас больше не оскорбляли, когда мы выезжали, я даже слышала, как народ кричал: «Да здравствует король!»— и что более всего удивительно: «Да здравствует королева!»

Шел февраль — самые холода, суровая зима. Я была одна в своей спальне на первом этаже, когда услышала шаги. Я вскочила в ужасе. Хотя отношение к нам изменилось, но я никогда не могла быть уверенной, что не появится какая-либо фигура из моих ночных кошмаров с окровавленным ножом в руке, чтобы совершить то, что мне представлялось много раз.

Дверь моей комнаты отворилась, и я замерла, не веря своим глазам. Это было невозможно!

Я сразу же узнала его, несмотря на маскировку. Он никогда бы не смог ввести меня в заблуждение. Какое-то мгновение я испытывала только радость, полнейшую настоящую радость — чувство, которое, как я считала, никогда больше не повторится.

— Аксель! — вскричала я. — Это невозможно! Он засмеялся и сказал:

— Разве вы можете не верить своим собственным глазам?

— Но прийти сюда!.. О, это опасно. Вы должны немедленно уйти.

— Хорошая встреча, — сказал он, смеясь и заключая меня в объятия, ясно показавшие мне, что у него нет никакого намерения покинуть меня.

Мне оставалось только прильнуть к нему, на минуту забыв о том, что привело его сюда, как он добрался, помня только, что он — здесь.

Я была ошеломлена. Невозможно легко перейти от глубин отчаяния к высотам счастья. Я сказала ему об этом. Я плакала и смеялась, и мы прильнули друг к другу, отбросив на время весь мир с его бедами и террором. Такова была сила нашей любви.

Позднее я узнала о его фантастических приключениях. Он писал: «Я живу лишь для того, чтобы служить вам», — и он действительно так считал.

Он достал фальшивый паспорт, подделал подпись короля Швеции; владелец паспорта, как значилось, следует с дипломатическим визитом в Лиссабон. Паспорт был выправлен на его слугу, взявшего на себя роль хозяина в миссии в Лиссабон. Аксель же, наоборот, выступал в роли слуги. Документы проверялись не особенно тщательно, и для них не составило труда добраться до Парижа. В Париже он остановился у друга, который был готов рисковать, оказывая ему помощь.

— Как только стемнело, — рассказывал Аксель, — я отправился во дворец. У меня все еще сохранился ключ, я обнаружил, что дверь не охраняется, и проскользнул к вам.

— Они знают, что вы помогали нам бежать. Это безумство.

Да, это был богоугодный вид безумия, и я не могла сдержать радость, что он приехал.

Аксель оставался со мной всю ночь и следующий день. Вечером я попросила Людовика прийти в мои апартаменты, поскольку один старый друг хотел бы встретиться с ним.

Когда Людовик пришел, Аксель с присущей ему пылкостью рассказал о планах, которые он разработал для совершения еще одного побега.

— Мы должны учесть ошибки прошлого, — сказал он. — На этот раз мы добьемся успеха. Луи покачал головой:

— Это невозможно.

— Но мы должны попытаться, — заметила я. Но на лице мужа я заметила упрямое выражение.

— Мы можем говорить откровенно, — заявил он. — Меня обвиняют в слабости и нерешительности, но, поскольку никто еще не был в моем положении, они не знают, как бы они действовали на моем месте. Я упустил подходящий момент для отъезда, наступивший раньше, чем мы стали действовать. Именно тогда было время для действий. После этого подходящего момента больше не наступало. Все покинули меня.

— Кроме графа де Ферзена, — напомнила я ему.

Он печально улыбнулся.

— Это правда. И я никогда не забуду, что вы сделали для нас. Мой друг, Национальная гвардия расположилась вокруг всего замка. Это будет напрасная попытка, и если после первой попытки наше положение ухудшилось, то оно еще более ухудшится после второй.

Но Аксель был убежден, что мы добьемся успеха, и король наконец объяснил истинную причину, из-за которой он отказывается от предлагаемой помощи. Он дал слово не пытаться больше бежать.

Я рассердилась, но Аксель сказал мне:

— Король — честный человек.

Честный, да. Но какая польза от его честности, когда мы имеем дело с нашими врагами?

И все же Аксель был уверен, что сможет убедить короля Швеции Густава прийти нам на помощь. Он немедленно возвращается на родину и будет действовать в нашу пользу.

Мы расстались, он уехал. Я чувствовала себя глубоко несчастной, прощаясь с ним, и все же его посещение воодушевило меня до такой степени, что я почувствовала возвращение надежды. Аксель никогда не перестанет действовать ради нашего блага. При мысли об этом верилось, что все еще будет хорошо.

Однако неудачи преследовали нас. Аксель недолго пробыл в Швеции, куда он благополучно добрался, когда до нас дошли сведения о смерти короля Густава. Перед кончиной он думал о нас, поскольку его последними словами были: «Моя смерть обрадует якобинцев в Париже».

Как он был прав! И еще одна возможность закрылась для нас.

Теперь мы могли надеяться только на помощь Австрии и Пруссии.

Мадам Кампан снова вернулась ко мне. Я была очень рада видеть ее, я всегда ей симпатизировала, мне нравился ее здравый смысл. Помню, как сдержанно она выражала неодобрение пышностью дорожного экипажа, который Аксель достал для нас с такой гордостью.

Она вздрогнула, когда увидела меня. Я заметила ее взгляд на мои волосы.

— Они поседели, мадам Кампан, — сказала я с горечью.

— Но они все еще прекрасны, мадам, — ответила она.

Я показала ей кольцо, на которое намотала локон своих волос. Я хотела послать его принцессе де Ламбаль, которой приказала уехать в Лондон. Она выполнила указание с большой неохотой, и я хотела дать ей знать, как мне приятно сознавать, что она находится в безопасности. Я велела выгравировать на этом кольце слова:

«Поседела от горя». Оно должно было послужить ей предупреждением, чтобы она не возвращалась, так как она написала мне, что больше не может находиться вдали от меня и считает, что должна быть рядом со мной, если я в опасности.

— Она всегда была немного глупенькой, — сказала я мадам Кампан, — но самой нежной и привязанной душой. Я радуюсь, что ее нет здесь.

Мой брат Леопольд умер, и теперь императором стал его сын Франц. Ему было двадцать четыре года, и я по-настоящему не знала его; он не проявлял большой симпатии к моему положению. Он не поддерживал тех эмигрантов, которые в его стране занимались агитацией против революционеров во Франции, но и не высылал их.