Порочные намерения - Лидия Джойс Страница 54

Большую часть своей жизни она прожила в отвратительной лжи и могла с уверенностью сказать, что, если ложь скрывает еще более мерзкую правду, она предпочла бы никогда не знать этой правды. Но она узнала правду, и это придало ей смелости совершить самую большую ошибку в жизни. Гораздо лучше было бы всегда верить, что она — бедная родственница. Нет, существуют такие разновидности правды, которым лучше оставаться сокрытыми.

— Думаю, я не смогу ничего узнать для вас — прошло уже столько времени, — сказала она.

Он скривился.

— Попытайтесь — для меня, Мерри. Обещайте, что вы попытаетесь.

— Я не Мерри, — тихо сказала она. — Мерри не существует. Вы это знаете.

Его улыбка стала еще горше.

— Для меня вы всегда были Мерри. Помогите мне.

Он готов был дать ей все — свободу действий, обещание молчаливой поддержки. Она не смогла бы отказать ему, даже если бы ради его же пользы порвала с ним отношения.

— Я попробую, — сказала она.

— Вы клянетесь вашей жизнью?

Горло ее сжалось.

— Клянусь своей жизнью, что я попытаюсь помочь вам. — Каждое слово она произносила совершенно серьезно, хотя и знала, что ему этого не понять.

— Я пришел сюда по другой причине, — резко сказал он. — Я пришел потому, что вы мне нужны. Я не мог больше прожить и часа, не увидев вас, не насладившись вами, не овладев вами. Вы похитили у меня здравый смысл, или, точнее, вы стали моим здравым смыслом. Не знаю, что именно произошло. Поцелуйте меня, Эммелина, — прошептал он, впиваясь в нее горящими глазами.

Она подняла вуаль, и на мгновение, пока ее глаза не приспособились к слишком яркому свету ламп, все показалось ей ослепительным. Она привстала на цыпочки и поцеловала его. Она сделала это не потому, что боялась его или надеялась, что он сделает то, чего ей хочется, хотя и то и другое было достаточной причиной. Нет, она поцеловала его потому, что ее охватило желание ощутить его губы на своих губах. Она поцеловала его потому, что он был нужен ей так же, как она была нужна ему.

И тут она поняла, что погибла целиком и полностью.

На мгновение его горячие губы оставались неподвижными, потом, словно она разбудила его, они зашевелились с настойчивостью, от которой у нее голова пошла кругом, а он привлек ее в свои объятия, завладевая ею все больше и больше. Он подталкивал ее к изогнутой стене глобуса. Нетерпение его губ и рук лишило ее возможности дышать, лишило ее возможности думать, жар его тела обжигал ее.

Кринолин не мог помешать ему, потому что она была в своем вдовьем траурном платье, и он протиснул колено между ее ног, от чего желание пронзило ее, как копьем, а губы его все брали и брали. Она раскрыла свои губы, и его язык проскользнул между ними, между ее зубами, словно он хотел выпить всю ее сущность. Наконец она совладала с головокружением и смогла отодвинуться.

— Не здесь, — сказала она. — Здесь нельзя.

— Я отослал сторожа, — сказал он. — Можно — и нужно.

Она сжала руками тонкую ткань его пальто.

— Я уже сказала, что не могу предложить вам отпущение грехов.

— Я не ищу отпущения грехов, — ответил он. — Я не сомневаюсь, что мне слишком поздно искать его. Я хочу только забыться, хотя бы на время.

Эм положила ладони ему на грудь и оттолкнула его достаточно сильно, чтобы он отступил на шаг.

— Тогда найдите себе какую-нибудь шлюху. — Она не может пойти на это. Она не смеет, иначе потеряет себя.

— Мерри… Эммелина, — проговорил он. Он закрыл глаза, глубокие морщины пролегли по его лицу. На мгновение Эм увидела его таким, каким он будет, постарев, — усталым и сломленным. Нет! Он будет таким же сильным, будет бороться с судьбой до могилы с той же отчаянной решимостью. — Вы дразнили меня вашим телом с того самого раза, когда мы впервые обменялись парой слов. Вы приняли мои ласки, когда были привязаны к кровати. Какую игру вы ведете, почему отталкиваете меня сейчас?

— Я дразнила вас, когда это ничего не значило, — возразила она, резкость этих слов разрывала ей горло. — Я и представить себе не могла, будто это может что-то значить. А теперь — значит. Я не могу быть вашим болеутоляющим средством, даже если мне придется заплатить за это всем, ради чего я трудилась, потому что это разрушит меня.

— Что вы хотите этим сказать? — осведомился он.

— Я хочу сказать, что это важно для меня, дурачок вы этакий. И я не могу больше играть с этим.

— А кто сказал, что я играю? Я никогда в жизни не был так серьезен. — Она и ахнуть не успела, как он подошел к ней, привлек ее к себе, поднял и усадил на перила спиной к опорной балке, нашел ее губы и закинул ей голову назад, крепко прижав ее к этой балке. Она схватила его за плечи, а он задрал ее юбки нетерпеливыми руками.

— Варкур… — начала она.

— Томас. Я хочу слышать, как вы называете меня Томасом.

Сбитая с толку, она сразу же утратила нить своих возражений. Но прикосновение теплой кожи его перчатки к внутренней части ее бедра снова вызвало их к жизни.

— Варкур, Томас, как бы вы там ни хотели, чтобы я вас называла, — я не могу.

— Можете, — сказал он. И вдруг опустился перед ней на колени.

— Что вы делаете?

— Быть может, вы — мое забвение, но вы не моя шлюха, — сказал он. Глаза его горели. Он положил руки ей на колени и раздвинул ноги. Он раздвигал их все больше и больше. И вот, бросив на нее последний сверкающий взор, он наклонил голову к ее входу. Она поняла, что он собирается делать — она читала об этом в порнографических романах, которые хранила для того, чтобы изображать из себя опытную женщину, но она не верила, что такое бывает.

От прикосновения его зубов судорога вожделения прошла по ее телу, а потом за зубами последовал язык, и она застонала, крепко схватилась за подпоры с обеих сторон, а еще одна подпора врезалась в ее корсет сзади.

По жилам ее бежал жидкий холод, а тело пылало. Потом внезапно она вскрикнула, и первая волна ударила ее, а он проникал все глубже и глубже. Она задрожала, по телу ее пробегали судороги наслаждения, и одновременно с этим она думала о том, как он чувствует сейчас ее состояние.

А потом осталось только пламя биллиона нервных окончаний — зрение ее затуманило белое каление. Она выгнулась, раздвигая ноги все шире, до боли прижимаясь к балкам.

Наконец все кончилось, она задыхалась, она не понимала, где она, горло саднило, но она не помнила, чтобы она кричала.

Она вытянула шею вперед, дальше от Северного Полярного круга, находившегося у нее над головой. Варкур смотрел на нее опаляющим взглядом, который словно прожигал до глубины души, и натягивал чехол.

— Теперь, Эммелина? — спросил он. И это был действительно вопрос.

Эм кивнула — говорить она не могла, и он проник глубоко в ее тело, так же как и в душу, сокрушив все ее преграды, которые она возводила многие годы. Она приняла его, приняла всего целиком, ее тело пело от него, от того, что он делал. Он втянул в себя ее губы, и она ощущала соленый вкус своих губ на его губах. Он крепко прижимал ее к себе, словно защищал от всего света, и она позволила себе отдаться, поверить лжи, хотя бы на одно мгновение. Она чувствовала, что поднимается вверх, к вершине, а он был здесь, падая вместе с ней к центру Земли, и все это потонуло в ощущениях.