Мадонна Семи Холмов - Виктория Холт Страница 52

Франческа повиновалась, а две другие девушки растянулись в изножье огромной кровати. Санча лежала сонная, слегка приобняв мужа. Время от времени она тянулась за конфеткой, облизывала ее, а затем отправляла в рот Гоффредо.

А Гоффредо, обласканный и закормленный, продолжал хвастаться.

Он хвастался Чезаре – воспевал его смелость и его жестокость.

Гоффредо даже и не знал, кем он гордился больше: своим братом, при имени которого трепетал весь Рим, или своей женой, у которой любовников было больше, чем у всех женщин Неаполя вместе взятых, за исключением куртизанок – но эти, конечно, не в счет.

К Риму двигалась веселая кавалькада, в центре которой ехали красавица Санча, ее маленький муж и три преданных служанки-подружки. Санча умела держать себя по-королевски – вероятно, потому, что она на самом деле была незаконной дочерью неаполитанского короля и на публике старалась напускать на себя чрезмерно горделивый вид. Эти ее манеры тем более привлекали к ней внимание, потому что под видимыми достоинством и холодностью сквозило то самое обещание, которое легко разгадывали все мужчины, обещание, адресованное всем мужчинам без исключения – пусть даже грумам и конюхам.

Фрейлины посмеивались над ее любвеобильностью, впрочем, и сами они отнюдь не были скромницами: словно бабочки в летний день, они порхали от любовника к любовнику, но им все же недоставало смелости и решительности Санчи.

Санча уже перестала горевать о том, что не встретила в Неаполе доблестных французских воинов и не познакомилась с королем Франции: она предвкушала встречу с Чезаре Борджа. Он, Санча в это твердо верила, будет куда более волнующим любовником, чем этот бедный маленький Карл.

Да Санча вообще никогда не горевала о несостоявшемся: жизнь каждый день предлагает новые удовольствия, и уж ее-то богатство всегда при ней. А всякие печальные и даже ужасные вещи происходили не с нею, с кем-то другим. Вот, например, ее отец. Бедняга! Когда французы захватили Неаполь, он вынужден был бежать и в результате повредился рассудком.

Прекрасно понимая, почему с отцом случилось несчастье, Санча твердо решила не придавать никакого значения всему тому, что имело для ее отца такую большую ценность.

Когда она узнала, что ее собираются выдать замуж за маленького мальчика, папского ублюдка, да к тому же и не самого любимого, она поначалу расстроилась: подобный брак подчеркивал, что она не обладала таким весом в обществе, как ее сводная сестра, законная дочь короля Альфонсо.

Гоффредо Борджа, сын Ваноццы Катанеи и Папы Борджа – а может быть, вовсе не его. Она знала, что насчет происхождения ее маленького муженька ходили всякие разговоры, что даже Папа несколько раз заявлял, что этот мальчик – вовсе не его сын. Так почему Санча, дочь короля Неаполя – пусть и незаконнорожденная, – должна быть отдана в жены этому Гоффредо?

Но ей разъяснили: является ли этот мальчик на самом деле сыном Папы или нет – неважно. Главное, Папа признает его своим сыном.

Так оно и было. Папа искал возможности заключить с Неаполем прочный союз, для того и был придуман этот брак. Но если Папа решит вдруг раздружиться с Неаполем и сочтет, что брак этот для него бесполезен?

Она слыхала, что Джованни Сфорца вышел из фавора и что ватиканские круги относятся к нему теперь весьма нелюбезно.

Впрочем, разница все же есть: Сфорца – мужчина не очень привлекательный, не очень внушительный, да и характер его приятным не назовешь. А Санча, в отличие от бедолаги Джованни, знает, как позаботиться о себе.

Так что она не только смирилась с таким мужем, но даже начала испытывать к мальчику теплые чувства. Она не протестовала против различного рода шуточек по поводу ее Гоффредо, которыми с охотой обменивались придворные: их ужасно веселил союз столь опытной в любовных делах принцессы с невинным ребенком.

Какой же он был миленький, когда его привезли к ней! А когда его уложили в постель с нею и вокруг столпились придворные, всячески над ними насмехавшиеся, он ужасно перепугался. Она вынуждена была напустить на себя королевский вид, охладив тем самым веселый пыл придворных, а затем, когда они остались одни, обняла мальчика, вытерла ему слезки и долго уговаривала не бояться.

Санчу вполне устраивал такой муж: она препоручила его заботам своих фрейлин, а сама забавлялась с бесчисленными любовниками.

В этом была вся Санча: жизнь – веселая штука. Любовники приходили и уходили, репутация ее была известна по всей Италии, и она твердо верила, что вряд ли найдется мужчина, отказавшийся бы разделить ложе с мадонной Санчей.

А в Риме она вольется в эту странную семью, о которой ходило столько противоречивых слухов.

В сундуках ее лежали платья, специально подготовленные к визиту в Ватикан, и одно, особое платье, в котором она выглядела очень и очень соблазнительно: оно предназначалось специально для Папы. Потому что, как она подозревала, ее ждет серьезное соперничество с золовкой, дочерью Папы – Лукрецией.

Рим был охвачен волнением, и даже по ночам толпа на улицах не редела. Все ждали въезда в Вечный город папского младшего сына с его супругой: публика знала, что Папа – большой мастер устраивать празднества, и предвкушала веселье.

Папа тоже пребывал в приятном волнении. Замечали, что он стал несколько рассеянным в том, что касалось его папских обязанностей, но зато подготовке встречи с невесткой он уделял огромное внимание.

Чезаре также ждал этой встречи, хотя и не столь откровенно, как отец, демонстрировал свои чувства.

А во дворце Санта Мария дель Портико ожидала встречи с супругой своего брата Лукреция: она, напротив, побаивалась того, что уже слышала об этой особе.

Говорят, Санча – красавица. Лукреция часами изучала себя в зеркале: по-прежнему ли сверкают золотом ее волосы? Как жалко, что рядом нет Джулии: она вышла из фавора и теперь редко бывала в Ватикане и во дворце Санта Мария. Джулия ее бы успокоила! И Лукреция с легким удивлением поняла, что ее злят бесконечные разговоры отца и Чезаре о мадонне Санче.

«Самая красивая женщина Италии!» Сколько ж можно об этом твердить? «Стоит мужчине взглянуть на нее – и он уже у ее ног. Настоящая колдунья!»

Теперь Лукреция стала лучше разбираться в себе. Она понимала, что завидует Санче, ревнует к ней: ведь она сама хотела бы считаться самой красивой женщиной Италии, она сама хотела бы, чтобы мужчины превращались в ее рабов, она сама хотела бы, чтобы ее считали колдуньей.

И она терзалась ревностью… Она ревновала Чезаре и отца к этой женщине.

И вот настал долгожданный день: вскорости Санча Арагонская появится на Аппиевой дороге. Вскорости Лукреции предстоит убедиться, насколько справедливы слухи.

Она чувствовала себя ужасно. Ей вовсе не хотелось выезжать навстречу жене брата, но отец настаивал:

– Но, дорогая моя, ты должна встретить ее! Ты должна оказать своей сестре должное уважение. А какое это будет чудесное зрелище: вы с нею рядом, и твои прелестные служанки бок о бок с ее прислужницами! Да вы с нею, несомненно, затмите собой всех женщин Италии!