Мой милый враг - Конни Брокуэй Страница 52

— Я вас не понял, — нахмурился Эйвери.

Теперь уже слишком поздно было брать свои слова обратно, слишком поздно было пытаться подавить нахлынувшую боль от сознания того, что ей всю жизнь приходилось видеть муки родной матери.

— Моя мать вышла замуж, когда ей было всего шестнадцать. — Заметив удивленное выражение на лице Эйвери, она покачала головой:

— Нет, не за моего отца. За некоего мистера Бентона, владельца переплетной мастерской. У нее было от него двое детей, мальчик и девочка, Роланд и Грейс. Она оставила его, когда ей исполнилось девятнадцать лет.

— Почему?

— Этого я не знаю, — ответила Лили. Она и впрямь слишком многого не знала, но и того, что ей было известно, оказалось более чем достаточно. — Моя мать говорила мне, что она не могла больше с ним жить. Если бы вы знали мок мать, ее силу духа, верность долгу и твердые нравственные принципы, то наверняка согласились бы с тем, что у не имелись веские причины для разрыва.

Эйвери кивнул. Он не знал мать Лили, зато достаточно хорошо знал ее дочь. Если Лили унаследовала ее характер, то эта женщина, без сомнения, должна была отличаться редкой отвагой.

— И где же сейчас ваши родные? — спросил он. — Почему вы ни разу с ними не встретились?

— Я понятия не имею, где они. — То выражение опустошенности, с которым Лили произнесла эти слова, свидетельствовало о давней зияющей ране в ее душе. — Вскоре после ее ухода мистер Бентон разыскал ее и забрал с собой детей. Он поклялся, что она никогда больше их не увидит. И он не солгал.

Ему казалось непостижимым, как мать могла позволить отнять у нее своих собственных детей.

— Неужели они так мало для нее значили, что она не стала за них бороться?

— Мало? — эхом отозвалась Лили. — Ее сердце было разбито. Каждый день в течение многих недель она приходила к дверям его дома, лишь бы снова их увидеть, и каждый раз появлялась полиция и уводила ее силой, и тем не менее на следующий день она снова туда возвращалась. Так продолжалось до тех пор, пока мистер Бентон не нашел судью, который распорядился поместить ее в лечебницу для душевнобольных.

Она сложила руки на столе — пожалуй, слишком аккуратно.

— Мой отец входил в совет директоров, который осуществлял надзор над лечебницей. Там он встретил ее и тут же понял, что она не была безумна — или, быть может, безумна, но только от горя, после чего добился через суд, чтобы ее выпустили. Но к тому времени, когда она вышла на свободу, мистер Бентон уже перебрался вместе с детьми в Австралию.

Подобное варварство просто не укладывалось у него в голове.

— Они не могли заточить ее в лечебницу для душевнобольных только потому, что она хотела видеть своих детей.

В ответной улыбке Лили было гораздо больше горькой мудрости, чем позволяли ее годы.

— Законы с тех пор изменились, — возразил Эйвери. — Сегодня женщина имеет право требовать развода. Она может подписывать контракты, распоряжаться собственностью…

— Но не своими детьми, — перебила его Лили. Заметив на его лице недоумение, она добавила:

— Дети от законного брака являются собственностью — собственностью, принадлежащей мужчине. Если мужчина сочтет, что его жена недостойна воспитывать детей, он вправе забрать их у нее, и закон окажется на его стороне.

Да, подумал пораженный Эйвери, как он мог забыть те долгие месяцы в школе и еще более долгие недели каникул, когда он и другие сироты из аристократических семей слонялись без дела по опустевшим дворам Харроу? Он был собственностью — что верно, то верно. Никому не нужным хламом.

Взгляд Лили был прикован к ее рукам, которые теперь она крепко стиснула, словно религиозный фанатик во время молитвы, так что даже побелели костяшки пальцев.

— Но ведь могла же она хоть что-то предпринять! — настаивал он.

— Нет. Женщина не имеет права требовать возмещения ущерба. У нее не было никаких средств, кроме… — Она замолчала, густо покраснев.

Тогда он понял — понял так же отчетливо, как если бы Лили сама ему все объяснила. Ему нетрудно было распознать в ее смущении горечь, доставшуюся ей по наследству от матери — женщины, у которой насильно отняли детей, а саму ее поместили по ложному обвинению в лечебницу для душевнобольных. Ему достаточно было одного взгляда на Лили, чтобы догадаться о том, какого рода месть избрала ее мать, как будто он услышал об этом от самой Лили. Она сделала все от нее зависящее, чтобы мистер Бентон никогда больше не смог вступить в законный союз ни с одной женщиной.

За окном неумолчно шумел дождь, а здесь, в доме, пламя свечей усыпало звездами погруженную в ночной мрак комнату.

— Они так и не были официально разведены?

Лили покачала головой. Неужели эта девушка до сих пор не осознала, как несправедливо с ней обошлись? Подобный эгоизм выглядел в его глазах просто чудовищным.

— Почему? — спросил он. — Ваша мать легко могла избавиться от мужа на том основании, что он ее бросил. Почему она не вышла замуж за вашего отца?

Он не имел права задавать ей подобные вопросы, а тем более требовать от нее ответа.

— Неужели вам не понятно? — Лили подняла на него глаза. Золотистое пламя отражалось в ее зрачках, и они светились в темноте, как глаза кошки. — Незамужняя мать — единственный опекун своего ребенка. Моя мать и без того уже потеряла двоих детей. Она не хотела лишиться еще одного.

— А как же ваш отец? Разве он не должен был…

— Мой отец был человеком разумным. Он согласился с ее решением. — Слова Лили, такие спокойные и холодные, прервали его страстные обличения в адрес ее отца, смирившегося с таким нетерпимым положением вещей. — Он все понял.

Понял? Понять в данном случае не значило смириться. Несправедливость подобного решения глубоко поразила Эйвери и причинила ему боль. Он сам никогда бы не согласился на такой вариант в отличие от отца Лили, и она прекрасно об этом знала.

Он принялся расхаживать по комнате. Пламя свечей, тихо догоравших в канделябрах, металось от легкого дуновения ветерка.

— Она пыталась найти своих детей? — спросил он.

Внезапно боевой дух покинул Лили. Ее опущенная голова, безвольно лежавшие на столе руки говорили о ее крайней усталости. Ему так хотелось разгладить морщины на ее лбу, однако он не мог этого себе позволить. Слишком глубокая рана осталась в ее душе, к тому же их разделяло нечто неизмеримо большее, чем поверхность стола из красного дерева.