Украденная беременность - Соня Мишина Страница 52

Лукьянов тяжело вздохнул, потянулся за чашкой с остатками чая, словно хотел сладостью медового напитка заглушить горечь разочарования.

— Ты собираешься уехать? А я уже елку заказал… думал посоветоваться с тобой, где ее лучше поставить — в холле или в гостиной. Да и наряжать ее без тебя нет смысла… — мужской голос прозвучал глухо и тоскливо.

Фая представила себе, как одиноко будет Федору тридцать первого декабря, как усядется он за стол, уставленный нелюбимой ресторанной едой, вместе со своим охранником — единственным человеком, который будет рядом в эту ночь, да и то по долгу службы…

Сердце девушки сжалось. К глазам снова подступили слезы. Вот зачем ей сдалась эта разлука? Что она хочет проверить своим отъездом — насколько быстро забудет Лукьянова? Вздохнет ли с облегчением, избавившись от его общества?

Так она уже сейчас знает ответы на эти вопросы: не забудет, и облегчения не испытает! Наоборот, будет маяться, рваться назад, в красивый заснеженный поселок, в этот ставший уже почти родным дом, где за сиротливо-пустым столом будет сидеть невеселый мужчина и думать о ней.

— Может, поедем вместе? — понимая, что не в силах отказаться от поездки и не в силах оставить Федора одного, пригласила Фаина — и сама изумилась собственной смелости и, одновременно, простоте пришедшего в голову решения.

Лукьянову в первый момент показалось, что он ослышался. Слишком он привык к тому, что, несмотря на все его усилия, молодая женщина не торопится идти на сближение, все время удерживает между ними какой-то невидимый барьер. А тут она сама, первая, сделала шаг навстречу. Огромный шаг.

— Я… — он шумно сглотнул, — я готов ехать с тобой куда угодно, Фая!

— Вот и хорошо, — Фаина с облегчением выдохнула: на какой-то миг она испугалась, что Лукьянов откажется от ее внезапного предложения. — И, кстати, ты почему-то очень болезненно среагировал на дату — двадцать восьмое декабря. Я на этот день планировала отъезд…

— В этот день погибли мои родители. Разбились на самолете. У нас с бабушкой на глазах… — Федор закрыл лицо ладонями, сгорбился, уперся локтями в колени.

Фифа не выдержала. Выбралась из кресла, подошла, уселась на диван рядом с мужчиной, положила руку ему на плечо.

— Мне жаль. Не представляю, как тебе было тяжело…

Лукьянов в ответ вздохнул, выпрямился, обнял Фаю, прижал к себе:

— Спасибо. Когда ты рядом — все отступает. Даже эти воспоминания тускнеют. Когда-то я думал, что работа окажется лучшим лекарством, чтобы забыться, но она оказалась слабым обезболивающим.

— Знакомо. Дела отвлекают лишь на время, — согласилась Фифа. — Знаешь, я думаю, что тебе стоило бы все же обратиться за помощью к психотерапевту. Ну не дело это, что нечаянно сказанная кем-то фраза способна вывести тебя из строя в любой момент!

Федор напрягся. Прижал женщину к себе еще крепче. Помолчал. Потом возразил:

— Ты же знаешь, я уже пытался — еще когда была жива моя бабушка. Ничего не вышло. Мне не хочется ворошить прошлое и снова разочаровываться.

— Это было давно? Сколько лет прошло?

— Да лет десять, наверное, — нехотя признал Лукьянов.

— Ну, вот видишь! Медицина не стоит на месте. Появляются новые знания, лекарства, методы. Тогда не могли помочь, теперь — могут. Я читала. Вот конкретно про случаи, похожие на твой, читала.

Фаина просительно заглянула в лицо Федора и обнаружила нахмуренные брови и упрямо сжатые губы. Мужчина явно не желал соглашаться на уговоры. И тогда Фая по наитию прибегла к убийственному аргументу.

— Вот представь, — заговорила она. — Появится у нас ребенок. Ты будешь с ним гулять, или поедешь с ним в школу, еще куда-нибудь, и твой приступ начнется у малыша на глазах. Представляешь, как он испугается, какое это будет для него потрясение?

Лукьянов заскрипел зубами, откинул голову назад, задышал трудно и часто. Он как-то не заглядывал так далеко вперед и не думал о том, каково будет его сыну или дочери видеть отца в состоянии припадка. А тут представил — и ему сделалось нехорошо. Черт! Да ради малыша, ради его здоровья и благополучия он, Федор, пойдет к кому угодно и вытерпит что угодно!

— Хорошо. Убедила. После новогодних праздников начну лечиться. Поможешь мне найти специалиста?

— Да, разумеется! — Фая не удержалась, погладила мужчину по лицу и даже чмокнула в щеку. — Ты со всем справишься, я уверена! — заявила твердо.

Лицо женщины, такой дорогой, такой желанной, было совсем близко. Ее глаза сияли теплом, ее губы, прикоснувшиеся к щеке, мягкие и чуть влажные, едва ощутимо пахли мятой и медом. Лукьянов не выдержал: обхватил ладонью затылок Фифы, поймал ее губы, прижался к ним своими… На миг застыл, опасаясь, что Фаина оттолкнет его, но этого не случилось. И тогда он осмелел, прижался еще плотнее, углубил поцелуй, а когда Фая ответила на его ласку — выдохнул рвано, со стоном…

Через некоторое время они прервали поцелуй, но не разомкнули объятий. Фая, неведомо чего смущаясь, спрятала лицо на груди мужчины. Отдышалась немного. Потом заговорила:

— Завтра я перенесу бронь билетов с двадцать восьмого числа на двадцать девятое, и закажу еще одно место. Ты ведь не боишься летать?

— Нет. Не боюсь, — успокоил ее Федор. Мельком взглянул на часы. — Время позднее, тебе, наверное, пора отдыхать…

— Да, пора. — Фая не сдвинулась ни на миллиметр: на груди Лукьянова ей было уютно, очень надежно, и шевелиться совсем не хотелось.

— Тогда позволь проводить тебя в твою комнату, — пошутил Федор: им в любом случае было по пути.

— Ладно, — Фаина неохотно отстранилась.

Лукьянов тут же встал, подал ей руку, помог подняться. Они так и шли по лестнице — рука в руке. А наверху не выдержали и вновь начали целоваться.

«Что это было?» — спрашивала себя Фифа четвертью часа позже, прижимаясь горячей щекой к прохладному шелку постельного белья и трогая пальчиком распухшие от поцелуев губы.

Она уже и не помнила, когда так целовалась — с полной самоотдачей, забыв обо всем, полностью растворившись в чувственных ощущениях. С бывшим мужем ей не приходилось так целоваться ни разу: Славик не любил слишком длительные и глубокие соприкосновения ртами.

«Что было, что было, — заворчала мысленно сама на себя молодая женщина. — Целовались вы с Федором Андреевичем, как голодные подростки — взасос! И попробуй соври теперь, что тебе это не понравилось!»

«Так. Не буду думать об этом сегодня. Подумаю об этом завтра», — решила оставить на потом разборки со своим внутренним критиком Фая. Она уснула очень быстро и с улыбкой на истерзанных губах. В ее сердце медленно, но верно прокрадывалось ощущение счастья — того самого, которого она ждала от семейной жизни, но не нашла в предыдущем браке.

Обещанную накануне чайную церемонию Лукьянов организовал в субботу часа через два после обеда. Извлек из кладовки чайный столик, набор привезенных из Китая чашек, чайничков для заварки, ложечек и щипчиков. Перенес все в гостиную, там же пристроил электрический чайник и двухлитровый кувшин с чистейшей родниковой водой. Включил негромкую музыку, и по гостиной тончайшими росистыми паутинками разлетелись напевы флейты.