По встречной в любовь - Ольга Горышина Страница 52

Борька разбился через несколько часов после их расставания. Через три недели после того, как увещеваниями и почти что силой затащил ее в старую, давно стоящую на приколе, машину своего деда, и взял то, что считал своим по праву. Он же расстался ради нее со своей девушкой — все, как она хотела, как требовала в подтверждение его любви. И еще обвинил, что она засматривается на Славку… А что Славка? Славка учил ее рисовать. По доброте душевной правил ее работы для поступления в училище. Но Борька делал вид, что не верит — требовал одного лишь возможного доказательства и получил его. Она просила подождать, она просила хотя бы не так, не на заднем сиденье… Но он ее не слышал.

Сколько они были знакомы? Да все детство. Он двумя годами старше. Она играла с Танькой и, конечно, — а как иначе? — была тайно влюблена в ее старшего брата. Но уж слишком быстро у Бори появились девчонки. Из другого садоводства, а потом и из их собственного — Олеська, которая взяла его за грудки — никаких других баб. И он, наверное, согласился. До нее… Или Настя зря поверила? Точно, зря…

Столько лет не замечал, а тут вдруг заметил. Или это она не смогла скрыть, что он ей безумно нравится. Никто другой — ни один парень в классе или в изостудии не напоминал ей, что она выросла, только он один. Она почти не появлялась на даче в предыдущее лето, а в июне, сразу после школьных экзаменов, приехала, потому что Славке потребовались дачные пленэры — а без его помощи она не верила, что поступит в училище. И завертелось — ну, конечно, с остальными у него были гормоны, а чувства именно с ней…

Осознание своей дури приходило постепенно — обещал приехать в город, позвонить. Живут в разных районах, но ничего… Это ж не преграды для влюбленных? Будут встречаться по выходным хотя бы.

Опустошенная, Настя загибала пальцы, сидя на кровати в обнимку с подушкой. Слез не было. Она считала, сколько раз у них был секс. Выходило девять… И только один раз в кровати, когда мама уехала на работу, а она осталась ждать, когда на холсте просохнет масло. Впрочем, ничего не поменялось — Борька получил свое и ушел, а она долго сидела на смятой кровати, гадая, что с ней не так… Не может же ради вот такого быть весь сыр-бор…

И ради вот такого нельзя страдать. Борька разбился не один, он угробил и Олеську — с которой якобы расстался и к которой пошел сразу же, как проводил Настю с холстами до станции. А уходил ли он от нее вообще?

Они все такие, да? Настя спрашивала подушку, но подушка молчала. Кого спросить — не Славку ведь… Подойти к кому-то самой? А если это снова Борька? А если Борька не виноват? Может, Олеська сама к нему прибежала, узнав, что соперница уехала. Может, он согласился только ее покатать, ведь столько раз предлагал это Насте, но природный страх скорости побороть она так и не смогла.

А если бы не машина, если бы не дерево, если бы Настя уехала на день позже, если бы попросила проводить ее до города, ведь холсты такие тяжёлые, если бы… От этих всех «если бы» сердце сжималось сильнее и тело переставало слушаться. Настя неделю пролежала пластом, не вставая даже поесть.

— Ничего. У всех так после экзаменов, — утешала мама.

Та неделя, в которую Настя не желала верить, что Борька бросил ее, прошла в просмотрах. Ее приняли, но она не хотела учиться. Она не хотела ничего… Кто-то другой собрался ко дню знаний, кто-то другой брал скальпель и точит карандаши, кто-то другой улыбался людям, а она хотела собрать машину времени — хотя еще не решила, отправит себя в старую машину, где даст Борьке отпор, или же на платформу, где затолкает Борьку в электричку. Но машина времени не собиралась даже во сне…

Прошел год. Неожиданная болезнь матери наложилась на сердечную рану, усиливая и так невыносимую боль. Были минуты, когда Насте казалось, что это она виновата в раке матери, потому что вела себя плохо… И хотя мать ничего не знала про Борьку, она обязана была чувствовать исходящий от дочери негатив. Но Настя ничего не могла с собой поделать. Внутри оставался полный вакуум. Тело умерло, и мозг включал стоп-сигнал при приближении любого парня. Зачем? А если будет то же самое…

Настя листала в сети романы, которые «восемнадцать-плюс» и которые читают те, кому пока «восемнадцать-минус»: откуда это все и почему у нее ничего подобного не было? Она подходила к зеркалу — внешне все было очень даже так. И когда в училище в один день не оказалось модели, она сразу же предложила себя. Сняла одежду и не почувствовала ничего, кроме своего превосходства над другими… Девчонками. Вы раздеваетесь в темноте перед одним, а я под лампами перед всеми… Потом это вошло в привычку, Настя позировала не только для своих. Ей нравилось скидывать халат, накинутый на голое тело, перед тем, как подняться на пьедестал. Она не для смертных. Она — богиня.

Однако ж смертные хорошо видели ее. Ее тело. Некоторые пытались заполучить ее просто так, другие — за деньги. Она видела всех насквозь и в каждом сидел Борька. Настя больше не тешила себя надеждой, что у них действительно был роман. Нет, она врала себе — дома, в темноте, в обнимку с одеялом все еще плакала и шептала: а если бы…

И все же эти мысли мучили ее только в тишине, во время вынужденного ночного безделья. Днем была учеба, вечером работа. Она не просила у мамы денег на карманные расходы, понимая, что вообще хорошо, что ее до сих пор кормят. Работать на износ матери было нельзя, а копирайтеры редко выключают компьютер, чтобы поспать. А художник не успевает мыть кисти. Да и какой она художник: она же дизайнер, только интерьеров для нее нет и не будет. Надо быть парнем, чтобы пробиться, чтобы заказчик смотрел в портфолио, а не в глаза или куда ниже. Надо просто быть парнем. Быть девушкой плохо. И она не была девушкой. Она была богиней и, раздевшись, чувствовала гордость, но в ту ночь ей впервые стало стыдно…

Она ничего не планировала. Ксюша ушла сама. Он тоже пришел сам. И сам вожделенно смотрел на нее. Сам делал прямые намеки, возвращая все на круги своя, на их короткую перестрелку глазами в его офисе. Что ж, может, так тому и быть… Богини иногда нисходят ко смертным. И потом смертные исчезают, будто их и не было никогда. Она уйдёт — и даже если унесёт с собой боль, не получив ничего взамен, то смертный ничего об этом не узнает. Не позлорадствует. И она не обидится. Она сделает это сама. А вдруг… Вдруг романы не врут.

Она все ждала, когда же он от пиццы и взглядов перейдёт к делу. Потом, испугавшись, что упускает момент, предложила сама. А когда он в лоб отказался от совместного душа, вдруг поняла, что просто не нравится ему. Совсем. Не его круга, он даже в темноте видит оттенки в расцветке кошек. Но он ее единственный шанс. С другим не хватит смелости. И другой может не быть таким красивым. Его не портит даже шрам. С деньгами и такой внешностью у него точно полно любовниц, так почему бы не войти в их число на одну ночь? Да потому что он не хочет. Потому что она не такая. Сломанная, что ли… Он это чувствует, но как?

Да никак! Она просто ему не нравится. А все остальное ей приснилось. Ошибка раздутого самомнения. Но он нравится ей. И именно с ним она хочет попробовать первый раз заняться сексом по-книжному, по-взрослому… Он точно может. А как же иначе в его возрасте? И если раздеться, то мужская природа возьмет свое. Ведь возьмет же, правда?