Красавица и пират - Жюли Галан Страница 51

– На улице, – бросил луветьер и сбежал от чересчур болтливых девиц к лошадям.

– Представляю, какая суматоха в замке… – задумчиво сказала Жаккетта, наблюдая через дверной проем, как о чем – то горячо спорят охотники.

Жанна села на край ложа и замерла в напряженной позе. На ее чистое платье тихо опустился с потолка комочек сажи.

Наступила ночь.

У Жаккетты было такое чувство, что ее спина здоровается с каждой жердью ложа отдельно. Она даже пожалела съежившуюся рядом госпожу: мало того, что та, наверное, своей худой спиной еще сильнее чувствует прелесть походной постели, так небось еще и мается, что прическа зря пропала, не увидел ее Жильбер, не оценил…

– Ты спишь? – шепнула Жанна.

– Нет, – коротко ответила Жаккетта.

В хижине было темно, робкий свет луны сквозь узкие прорези окон почти не проникал. Дверь была закрыта.

– Я ему нравлюсь? – спросила вдруг Жанна.

– Нравитесь, – не удивилась вопросу Жаккетта.

– Я его старше…

– Эка невидаль. Вы так говорите, словно вам сто, а ему шестнадцать.

– Так ему, наверное, и не больше… – вздохнула Жанна.

– Ну и вам не сто! – мудро сказала Жаккетта.

– Но он же совсем мальчишка… – не то убеждала себя, не то пыталась убедить Жаккетту Жанна.

– Ошибаетесь… – Жаккетта подложила руку под голову. – Он уже человек. Какой сейчас – таким и будет. Не забивайте себе голову глупостями. Обожглись раз – ну и что теперь? Всю жизнь шарахаться?

– Много ты знаешь! – обиделась Жанна.

– Да уж побольше вашего! – улыбнулась Жаккетта.

– А ты бы на моем месте как поступила?

– Э-э, госпожа Жанна, вы нас не сравнивайте. У вас свое место, у меня свое. Вам господа руки целовали, да стихи писали, а мне юбку без разговоров задирали… – вздохнула Жаккетта. – Потому и видим мы мир по-разному.

Жанна лежала молча. Потом вдруг приподнялась на локте и спросила:

– Но тогда я должна быть веселая, а ты печальная, почему же все получается наоборот?

Задремавшая было Жаккетта проснулась.

– А-а, это… Нет, все идет правильно. Вы графиня, у вас и запросы королевские, а я, как вы говорите, в коровнике росла. Вот и радуюсь всему, что радует. Мы с вами по-разному сравниваем.

– Но я не могу не быть собой, – возмутилась Жанна. – Я с рождения знаю, кто я. Как я могу поступиться своими правами?

– Кто же спорит… – осторожно зевнула Жаккетта.

– И Рыжий почему-то к тебе приставать стал! – совсем уж вредным, обиженным голосом сказала Жанна. – А мне вообще ничего…

– Так у вас на лице было написано: отстаньте от меня все, я на Кипр спешу! – хмыкнула Жаккетта.

– Ну, после Кипра мог… – жалобно протянула Жанна. – вы там лизались, а я одна, да одна…

– Вам он не компания! – решительно отрезала Жаккетта. – Он пират, а вы графиня, сами подумайте!

– Да-а-а, тебе можно, а мне нет! – заныла Жанна. – И виконт к тебе больше благоволит…

Жанне вдруг стало жалко-жалко себя. Жизнь, решила она, окончательно не удалась, надежды на что-то радостное впереди рухнули. Любви нет, а все мужчины негодяи.

– Госпожа Жанна, вы устали… – дипломатично заметила Жаккетта. – Вы думаете, было бы лучше, если бы дело обстояло наоборот? То прыщи на морде вызывали, то не благоволит. Давайте спать, кто знает, что там дальше будет?

Особой веры в завтрашний день у нее не было. Была в послезавтрашний.

– Дамы не говорят «морды», запомни, это неприлично! – нравоучительно сказала Жанна и заснула.

Долго поспать им не удалось, а пробуждение было куда более страшным, чем засыпание.

Проснулись Жанна и Жаккетта практически одновременно, сами не зная почему. Почему, выяснилось тут же: их жилище горело, подожженное снаружи.

«Дверь закрыта!» – промелькнуло в голове у Жаккетты, и она кинулась к выходу.

Ясновидцем, быть плохо. Дверь действительно не открывалась. Похоже, ее подперли снаружи, В оконца ничего не было видно, кроме наваленных до крыши и подожженных ветвей. В хижину валил удушающий дым.

Жаккетта отчаянно бросалась на дверь, пытаясь выбить ее, но понимала, что это бесполезно. Они были заперты в хижине, обложенной со всех сторон пылающим хворостом.

Когда Жанна поняла, что дверь им не открыть, она села у очага, закрыла глаза и заткнула уши.

Она, словно со стороны, видела, как занимаются пламенем бревна, пылает, трещит деревянный сруб, и потом только груда подернутых пеплом углей обозначит то место, где окончилась их жизнь. Жанна начала тихо молиться, посылая Пресвятой Деве просьбу послать быстрый и немучительный конец.

Жаккетта была занята почти тем же. Правда, не обременяя Деву Марию мольбами, она думала, что же будет в самом ближайшем будущем. Получалось, что лучше всего забраться повыше и задохнуться в дыму и угаре, чтобы огонь палил уже неживое тело. Но заставить себя встать на ложе, поближе к дыму, Жаккетта не могла.

Кляня свою слабость, она села на пол рядом с Жанной. Глаза уже щипало, и в горле было совсем сухо.

«Ну почему так! – горько думала Жаккетта. – Вот чего не хотелось, так это сгореть, очень уж больно будет! Ну не хочу я!»

Снаружи, в недостижимом мире прохладного чистого воздуха, что-то вершилось. Слышались крики, гам. Кому-то было не все равно, что девушки заживо горят в охотничьей хижине.

Раздались глухие удары, слова проклятий.

Дверь открылась, и в жаркое нутро хижины влетел Волчье Солнышко. Схватив под микитки лежащую на полу Жаккетту, он подтащил ее к двери и передал своим людям, затем вытащил Жанну.

Девицы уже наглотались дыма и чувствовали себя не вполне живыми.

Волчье Солнышко оставил их на попечение оруженосца, а сам кинулся творить суд и расправу.

Как оказалось, план у четырех Жанов был хороший и убежище они подобрали надежное, только человеческую сущность не учли… Их сдали свои же.

Когда выяснилось, что девушки уехали на прогулку в сопровождении совсем не оруженосца, а затем пропали, не только Волчье Солнышко понял, что кто-то из его людей хочет подзаработать за счет хозяина, поняли и остальные луветьеры. Зависть к чужой сообразительности в нескольких охотниках возобладала, поэтому они сразу вычислили, где в округе можно спрятать пленниц.

Волчье Солнышко, поставив усиленный наряд охраны к гостям с Востока, кинулся в погоню.

Такой прыти от хозяина Жаны не ожидали. Теперь речь шла не о деньгах, а о жизни. Поэтому они подожгли хижину со спящими девушками и бросились уходить болотными тропами, надеясь, что виконт задержится у пылающего домика, спасая пленниц.