Драгоценности - Джоанна Кингсли Страница 50

– О'кей, – вкрадчиво обратилась она к половинке драгоценного флакона, воображая, что это Ла Коломба. – Ты победила, бабушка.

Девушке показалось, будто у нее гора с плеч свалилась. Она встала и громко сказала:

– Я больше не пойду в колледж и не стану психиатром. Пусть таким людям, как мама, помогают те, кто способен взвалить на себя эту ношу. Каждый должен заниматься своим делом. Мое призвание – искусство. И я буду ювелиром.

Оставалось только сообщить об этом решении отцу.

Студия Анны, огромная комната, захламленная, пропахшая опилками, лаком и олифой, находилась на Грин-стрит. Пет была очарована ею с первой минуты.

Большие рельефные скульптуры, выполненные из деревьев разных пород, когда-то были толстыми сучьями и даже стволами. По ним прошлись резцом, отполировали и покрыли лаком.

– Вот таким, – Анна указала на изогнутый кусок сандалового дерева, похожий на вертикально стоящую волну, – я вижу твоего отца, когда он пытается от меня кое-чего добиться. – Она рассмеялась.

– Серьезно?

– Понимаешь, я не всегда знаю, что именно хочу создать и каким будет завершенное произведение. У меня есть только представление о чувствах и ассоциациях, которые оно должно вызывать. Я хотела, чтобы эта работа ассоциировалась с шелком, бархатом и медом.

– Тебе это удалось. – Пет с удивлением подумала, что Анна точно передала ощущение. – Почему ты работаешь с деревом?

– Потому что оно живое. – Анна пробежалась длинными, чуткими пальцами по шероховатой поверхности. – Мне нравится угадывать его душу и находить для нее соответствующую форму. – Анна пытливо заглянула девушке в глаза. – Затем я просто отсекаю все лишнее.

– А допустив ошибку, ты уничтожаешь готовую скульптуру?

– Да, если ее нельзя превратить во что-то другое. Иногда это другое оказывается интереснее того, что было задумано вначале. – Анна подошла к большому отполированному овалу, в углублении которого покоился крошечный деревянный шарик. – Так получилось вот с этим. Я предполагала назвать это «Оком вселенной», но, когда завершила его, Стефан сказал, что скульптура напоминает раздавленный круассан с одинокой изюминой внутри. – Анна рассмеялась. – Иногда мне кажется, что твой отец ничего не понимает в искусстве.

Пет задумчиво поглаживала светлый гладкий бок «Ока вселенной».

– Ты сделала отца счастливым, Анна. Он снова научился смеяться.

– И он дал мне счастье, Пет, потому что с ним я чувствую себя женщиной.

– Как же вам удается сохранять взаимопонимание?

– Мы друзья. В этом весь секрет, Пет. Самый лучший любовник тот, кто еще и настоящий друг.

Слово «любовник» применительно к отцу резануло Пет, но она прекрасно поняла, что имела в виду Анна.

– Приходи к нам на вечеринку на следующей неделе, – предложила Анна. – Будет много интересных людей.

Вечеринка была в самом разгаре. Гостей было человек двадцать, в основном люди искусства – художники, музыканты, пара писателей, танцовщик. Три журналиста и фотограф работали вместе со Стивом.

Пет немного робела. Она не бывала на светских приемах, но ей хотелось бы с кем-нибудь побеседовать до того, как все это закончится.

Прислонившись к кухонной стойке, Пет наблюдала за худощавым молодым человеком, стоявшим у сервировочного столика. Он самозабвенно поглощал крекеры с сыром. На вид ему было чуть больше двадцати, на его мальчишески пухлое лицо падали прямые темные волосы. Расправившись с крекерами, он потянулся за сандвичем с сыром и сельдереем.

– Может, предложить вам что-нибудь еще? – спросила Пет, взглянув на опустевший поднос. – По-моему, вам нужно что-то более существенное, чем крекеры с сыром.

– А что вы можете мне предложить?

– Полагаю, в холодильнике найдется несколько ростбифов.

– С кровью?

– Не знаю. А вы, похоже, разборчивы?

– А как же! Жизнь несовместима с компромиссами.

Пет усмехнулась.

– Ладно, я найду что-нибудь для вас. Порывшись в холодильнике, она извлекла оттуда мясо, сыр, пучок салата, помидоры, майонез, горчицу и банку пикулей.

– О! Сколько еды! Вот если бы вы сумели все это приготовить!

– Сандвичи незачем готовить. Вот телятина или консоме с цыпленком требуют кулинарных навыков.

Нарезав сыр, огурцы и помидор, Пет положила все это на поджаренную булочку.

– Какая разница. – С нескрываемым удовольствием съев сандвич, парень несколько запоздало представился: – Чарли Бэррон.

– Пет д'Анжели. – Они пожали друг другу руки.

– Чем вы занимаетесь, когда не едите, Чарли Бэррон? – осведомилась Пет.

– Я делаю искусство, – важно ответил Чарли.

Пет никогда не слышала такого словосочетания, хотя на этой вечеринке им явно злоупотребляли. Анна и ее друзья делают искусство. Этим же хотела заниматься и Пет со своими камнями.

– Какого рода искусство? – спросила она.

– Поп. – Голос Чарли звучал несколько агрессивно. – Слушай, все работают, так почему же я не должен?

– Не знаю. А почему ты не должен?

– Потому что никто не понимает, что я пытаюсь выразить.

– Попробуй мне рассказать.

Чарли рассказал, и очень подробно. Когда холодильник опустел и на тарелке ничего не осталось, молодые люди переместились на удобный диван, покрытый индейским покрывалом. Чарли рассказал, что по дешевке арендовал под мастерскую помещение старой типографии, где и создает свои произведения из первого попавшегося хлама – ржавого металла, рваных простыней, консервных банок, кусков картона и прочего мусора.

– Отходы человеческой деятельности производят впечатление, если смотреть на них свежим взглядом, – объяснил он.

Они все еще сидели, потягивая красное вино и мило болтая, когда за последним гостем закрылась дверь.

– Спокойной ночи, Чарли, – сказала Анна. Он поднял голову и удивленно огляделся.

– Вечеринка закончилась?

– Да, Чарли, – Стив. – Закончилась.

– Ммм… – разочарованно протянул парень.

Пет поднялась, потянулась и пошла проводить его до дверей.

– Может, зайдешь ко мне и посмотришь на мой хлам? Например, завтра? – предложил Чарли.

Пет пыталась представить себе, как выглядят творения ее нового знакомого. И ей действительно захотелось увидеть их. И еще она подумала о том, что совсем не прочь встретиться с Чарли Бэрроном.

– Хорошо.

– Я зайду за тобой сюда около шести. – Открыв дверь, он обернулся. – А ты очень милая.