Клеманс и Огюст. Истинно французская история любви - Даниэль Буланже Страница 50

— Как же вы ее любите!

— Простите, что вы сказали?

— Ничего, господин Авринкур, ничего существенного… Видите ли, господин Авринкур, я слушаю вас, и мне кажется, что я слышу самого себя. Взгляните на меня, пожалуйста. Ну и как вам мой новый серый костюм-тройка, моя шляпа-котелок от Лока, мои замшевые дорогие ботинки? Можно ли себе представить одеяние более подходящее для благонамеренного господина и в то же время более изысканное? Более безупречное и еще более ясно свидетельствующее о чрезвычайной замкнутости его владельца? Вернее, даже не о замкнутости, а о самодовольстве?

— Трудно, очень трудно, — признался я, — я всегда почитал за большую честь жить в доме такого домовладельца. Я люблю мир, в котором каждая из его частей находится на своем месте, является тем, чем она должна быть, и похожа на то, чем она является.

— Так вот, господин Авринкур, перестаньте заблуждаться на мой счет. Я — своего рода мумия, мумия цыгана-бродяги. Да, да! В моем саркофаге спит некая Маргарет Стилтон, только мужского пола, и сон этой особы весьма беспокоен.

Мне не удается открыть саркофаг, мне не удается открыть эту забальзамированную мумию, взять ее за руку и последовать за ней туда, куда она пожелает, схватить мелок, который она мне протягивает, чтобы написать на стенах домов на противоположной стороне улицы, на стенах всех домов на свете все глупости, все нелепости… все истины! О, как я вам завидую!

— Не следует этого делать!

— Вы порядочный и честный человек, господин Авринкур. Таких в наше время уже почти нет. Да, чуть не забыл! Пожалуйста, не удивляйтесь, что в следующем месяце будет повышена квартплата и счет придет на более крупную сумму. Увы, времена нынче тяжелые, и обстоятельства вынуждают меня… Мы должны держаться, бороться, быть готовыми ко всему.

С тех пор как я отредактировал текст первого романа Клеманс, у меня не было никаких проблем с деньгами, правда, настоящих финансовых затруднений не было и прежде. Я жил в свое удовольствие, в соответствии со своим вкусом, а он у меня прост и непритязателен. Если мне и приходилось иметь в последние годы на счету очень крупные суммы, находившиеся в моем распоряжении для приобретения недвижимости, суммы, во много раз превышавшие те, что могли бы мне прежде присниться в каком-нибудь сне… не кошмарном, а скорее в бредовом… то все же позвольте заверить вас в том, что мысли о невероятном богатстве Клеманс не тревожили меня и никогда не мешали мне крепко спать.

Я по-прежнему просматривал почту Клеманс, проглядывал рукописи, приходившие к ней из самых отдаленных провинций от людей, одержимых страстью графомании и желавших узнать ее мнение о своих произведениях, а также интересовавшихся тем, не могла бы она предложить их творения для публикации в издательстве Гранда; я наскоро пробегал взглядом по бесчисленным письмам восторженных почитателей, а также просматривал и бесконечные послания от всяческих попрошаек с мольбами о помощи. Не дожидаясь ее возвращения, я оплачивал счета за воду, газ, электричество, телефон, гараж; вносил взносы за страховку от всяческих несчастий, таких, как пожар, болезни, кражи, наводнения и т. д.; я платил налоги, делал взносы в пенсионный фонд и в общество взаимного страхования, производил дополнительные отчисления со счета, оплачивал различные сборы и пошлины, а также вносил взносы по подписке как в государственные, так и в городские благотворительные фонды. Я сжег в камине все рекламные проспекты, которые забыл засунуть в урну в издательстве Гранда, при этом я осознавал, что рискую устроить пожар во всем доме. Когда же я справился с этой трудной и грязной работой, я уставился на рюкзак, который был вынужден приобрести, дабы облегчить себе труд по транспортировке этих посланий в Институт. Он лежал у моих ног, разинув черную пасть, показавшуюся мне более мрачной бездной, чем та, что разверзается у врат ада. И что же я увидел на самом дне? Смятый узкий конверт с маленьким полупрозрачным прямоугольничком, где можно было прочесть имя адресата. Отправителем значился «Банк Жерузалем и К°». Текст гласил:

Мадам,

следуя вашим указаниям, мы перевели средства с вашего счета №… на №…, который был открыт по вашей просьбе в отделении нашего банка в Квебеке. Должны ли мы переводить на него суммы, которые продолжают поступать на ваш старый счет из издательства Гранда? Остаемся в ожидании ваших дальнейших распоряжений. Примите, мадам, заверения в нашем к вам глубочайшем почтении.

Директор банка Амброзио Жерузалем.

Какое-то время я пребывал в шоке, а потом… потом ощутил некоторое облегчение, словно натянутые как струна нервы внезапно ослабели, обмякли, обвисли. Я снял трубку и набрал номер Шарля Гранда.

— Алло! — произнес чей-то невыразительный, какой-то бесцветный голос. — Подождите, пожалуйста, я закончу разговор по другой линии, а пока я вам включу запись пения торжественных труб из «Аиды», чтобы вы не скучали.

Я терпеливо ждал. Трубы дважды призвали своим пением осаждавших на штурм крепости или дважды возвестили о победе, прежде чем я услышал:

— Алло! Вы все еще ждете? Итак, я вас слушаю. С кем вы желаете переговорить?

— С Шарлем Грандом.

— Простите, мсье, но вы, должно быть, ошиблись номером. Вы попали в бюро находок… Быть может, этот господин Гранд — новый кладовщик? Подождите минуточку, я посмотрю в картотеке.

Разлад в моих чувствах был так велик, что я не положил трубку на рычаг. Снова запели трубы из «Аиды». Наконец я решился громко произнести: «Алло…»

— Да, да, я тут. У нас действительно работает некто Шарль Гранд, правда, по-настоящему его зовут Карлос Грандо, он кубинец, недавно эмигрировал, но он сейчас в отпуске по болезни.

Я повесил трубку. Во рту я ощущал привкус горечи, точно такой же, какой я ощущал, когда мне в пансионе приходилось давиться гороховым пюре. Я уже был не уверен, способен ли я правильно набрать нужный номер…

В конце концов я все же дозвонился до своего патрона, единственного друга, который еще у меня остался в этом ничтожном, низменном, смехотворном и издевательски насмешливом мире.

— Авринкур?

— Да, это я. Известно ли вам, что у вас есть тезка в бюро находок?

— Что вы несете?

— Ну да, кубинец-эмигрант, он сейчас в отпуске по болезни.

— Понимаю…

— Что вы понимаете?

— Что вы не в своей тарелке… Имя само по себе ничего не значит… главное — блеск, который ему придают… Зайдите за мной через час, мы пойдем к Мостаганему.

— О нет, только не заставляйте меня глотать кускус перед стеной кладбища Пер-Лашез.

— Ну, тогда я закажу столик у Кергелена.

— О нет, ради бога, не надо блинов из гречневой муки и не надо остатков корабля, выброшенных морем.

— Вы меня удивляете, Огюст! Откуда этот жалобный голос? Что за стенания? Это на вас не похоже. Дайте-ка мне подумать.

Шарль положил трубку на стол, и я услышал обрывки фраз и взрывы смеха в его кабинете: