Не было бы счастья - Наталья Рощина Страница 50

— Что ты тут делаешь? — Первые слова сына после стольких лет разлуки.

— Извини, я здесь не первый раз, — виновато ответила Нина Петровна.

— Чего ты хочешь? — Его тон оставался бесстрастным.

— Неужели мы будем говорить вот так? — Она всматривалась в каждую черточку лица сына, тут же переводила взгляд на разглядывающего ее малыша. — Маленький, какой же ты хороший, Ванечка.

— Обойдемся без сентиментальных сцен, прошу тебя, — с раздражением сказал Мартов.

— Жора, я не могу больше терпеть такое положение вещей.

— Я освободил тебя от забот о себе, чем ты недовольна?

— Освободил от жизни? Ты теперь сам отец, неужели не смягчилось твое сердце?

— Есть вещи, которые со временем не теряют актуальности.

— Словно о преступлении говоришь. Давность времени не смягчает приговора, — горько усмехнулась Нина Петровна.

— Я хочу, чтобы ты больше не приходила.

— Я люблю тебя, ты мой сын, вот стоит мой внук, который не знает своей бабушки. Это методы инквизиции. Но ведь я не ведьма, меня не за что сжигать на медленном костре. Три года страданий и одиночества — не достаточное ли наказание для матери?

— Ты прожила эти годы, проживешь и много других. Ведь рядом с тобой до сих пор мужчина твоей мечты?

— Да, Олег Викторович все это время был моей поддержкой, опорой, другом, — неестественно выпрямившись, ответила Нина Петровна.

— Ты хочешь, чтобы я сказал, что прощаю тебя? Изволь, прощаю, но принимать в своем доме вместе с ним не буду. Ведь без него ты не захочешь этого, тебе ведь нужен идеальный вариант.

— Человеческий, Жора, самый простой. — На глаза женщины набежали слезы.

— Нет, нет, этого не надо. Я не выношу твоих слез, они у тебя, как всегда, не вовремя.

— Твоя комната все это время не занята. Ты напрасно приходил за вещами тайком, поверь, дома тебе никто не желает ничего плохого.

— Мой дом там, где моя семья, моя жена и ребенок. Я в любое время сажусь за стол, зная, что никто и ничто не испортит мне аппетита. Я привык к покою, оставь свои попытки.

— На детей не принято обижаться, я продолжаю любить тебя. Ты мой единственный ребенок, я надеюсь, что ты еще одумаешься. — Нина Петровна посмотрела сыну в глаза, он отвел взгляд. Малыш уже нетерпеливо тянул его за руку. — Не буду вас задерживать, если решишь, что пришло время, мы всегда рады видеть вас всех. До свидания. — И Нина Петровна напоследок прикоснулась к куртке сына быстрым, неловким движением.

Георгий пристально посмотрел на нее, в какое-то мгновение ему показалось, что это все нереально и происходит не с ним. Словно он говорит не свой текст, заставляя себя играть надоевшую роль. Сейчас ему казалось, что если бы мать сообщила, что осталась одна, порвала с Раздольским, то через какое-то время он позволил бы ей вновь занять место в своей жизни. Но она все еще была с отчимом, значит, он ей нужен больше, чем сын. Нечего говорить высокопарные слова, все остается по-прежнему. Мартов отогнал от себя подступающее чувство вины. Каждому свое, решил он и, взяв сына за руку, пошел не оглядываясь. Он никому не рассказал об этой встрече. Только вскоре стал ловить на себе странные взгляды бабы Любы. Он не знал, что она регулярно созванивается с его матерью, поддерживая ее в трудном, невыносимом положении. Реакция Георгия, вновь оттолкнувшего мать, не понравилась пожилой женщине, видевшей в своей жизни многое. Ей хотелось взять Мартова за плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы у него в голове все наконец встало на место. Но Нина Петровна просила, чтобы их разговоры оставались только между ними. Господи, дети, дети… Баба Люба вглядывалась в лицо Георгия и поражалась тому, как природная красота этого мужчины легко уживается с уродливой душонкой. Когда-нибудь он опомнится, но, судя по всему, будет уже слишком поздно для всех.

После нескольких попыток к сближению отчаявшаяся Нина Петровна уехала с мужем из города. Мартов не наводил справок, его не интересовало, как она живет. Последнее упоминание о матери — звонок по телефону. Голос Раздольского Георгий узнал сразу и почему-то в ту же секунду понял причину неожиданного звонка. Его мать умерла, не дожив до своего шестидесятилетия двух дней. Выслушав это сообщение, Мартов сказал:

— Если она будет похоронена рядом с отцом, я смогу иногда навещать ее могилу. Насчет денег тоже нет проблем… — В трубке раздались гудки.

Мартов упрямо доказывал себе, что это две совершенно разные вещи: предательство его матери и его женитьба на Лите. Он не попирал ничью память. Он никогда не любил Светлану. С годами в нем прижилось только чувство долга, заботы и благодарности за рожденных детей. Они сознательно пошли на этот союз, удовлетворяя каждый свои амбиции. Он вспомнил, как решился обратиться к жене с предложением родить третьего ребенка, и что это было встречено откровенной насмешкой.

— Кого ты хочешь привязать еще больше, Мартов? Меня или себя? — скривив губы, спросила тогда Светлана. — Я никуда от тебя не денусь, хотя кого это волнует? Свой вклад в становление непотопляемого титана Борзовы сделали. За столько лет рядом с тобой я научилась быть чуть-чуть циничной. Единственное, что я невольно взяла у тебя. Ты же выжал меня, как лимон. Зачем тебе еще один ребенок, Жора? Ты хочешь моей смерти в родовых муках? Не надо все упрощать. Моя жизнь с тобой — вот настоящая, долгая дорога в ад.

— Послушай себя и остановись! — прикрикнул он на нее тогда, понимая в душе, что каждое ее выстраданное слово — правда. Значит, он плохо играл все эти годы. Да и глупо было надеяться правдиво изображать несуществующую любовь. Однако он никогда не был к ней несправедливым. Он выполнил свое обещание заботиться о ней и детях, окружив ее достатком и комфортом. Светлана слишком поздно поняла, что все это не сможет заменить ей теплоту человеческих отношений. Их сделка состоялась и, как любая денежная операция, имела свою цену. — Ты опять пьяна.

— Брось делать вид, что тебя это волнует, все замечательно. Я люблю свои мучения, — поцеловав его, она королевской походкой направилась в свою спальню. Теперь каждый спал в своей комнате.

Мартов сжимал в объятиях Литу, он готов был порвать отношения со всем миром ради возможности обладать этой женщиной. Непередаваемая волна страсти, наслаждения охватила его. Большая часть жизни прожита, а он только начал понимать ее сладостный вкус. Он ведь не сделал ничего дурного. Неужели долгожданная душевная свобода и ненадуманная любовь могут вызывать такую реакцию? Он ничего не предпринимал, понимая, что сгоряча дети могут выкинуть что-нибудь еще более грубое и бессмысленное. Они игнорируют его, лишают нормального общения с ними, внуком — он переживет это. Решение этой проблемы Георгий откладывал на неопределенный период. Подойдет время, и все встанет на свои места. Если голубые глаза жены будут так же преданно смотреть на него и дальше, ему больше нечего желать. Спрятав свои огорчения глубоко внутри, Мартов, дабы не травмировать Литу, выглядел в высшей степени беззаботно.