Летний остров - Кристин Ханна Страница 50

— Так вот откуда взялось мое имя? — тихо спросила Руби.

— Мы с твоим отцом, бывало, сидели здесь, закутавшись в пледы, и смотрели на рубиновое небо. Мы не собирались называть тебя в его честь, но когда ты родилась, не сговариваясь решили — ты будешь Руби. Ты стала нашим собственным кусочком того волшебства.

Руби улыбнулась:

— Спасибо.

Некоторое время Нора смотрела на дочь молча, потом сказала:

— Дин пригласил нас покататься в субботу на яхте.

— Что я скажу Эрику?

— Ах, Руби, — тихо вздохнула Нора, — для начала ты скажешь ему «здравствуй».

В ту ночь Руби почти не спала. Сначала она думала, что это из-за жары — летом на втором этаже было жарко спать даже с открытыми окнами.

«Я по тебе скучал».

Если Руби что-то и знала наверняка, так это то, что причиняет людям боль, а она не хотела снова сделать Дину больно. Он заслуживает женщины, способной дать ему любовь так же свободно и безоглядно, как дает ее он. Руби понимала это даже подростком.

Оставив попытки уснуть, она в половине четвертого вышла на балкон и села в кресло, сделанное когда-то дедом. В темноте она пыталась почерпнуть покой и умиротворение из знакомых звуков и запахов, шороха волн, уханья совы, запаха бабушкиных роз, карабкающихся по шпалерам на торце дома «Пиши, это отвлечет тебя от всего остального».

Руби потянулась за блокнотом, но потом нахмурилась и опустила руку. Впервые с тех пор, как согласилась написать статью, она задумалась о последствиях. Принимая решение, Руби сознательно хотела причинить Норе боль, отплатить за перенесенные страдания. Но она уже не ребенок. Раньше она не желала знать, почему Нора от них ушла. А может, была слишком уверена, что все важное уже знает? Однако браки распадаются не просто так, на это нужны причины. Женщина, подобная ее матери, не могла ни с того ни с сего в один прекрасный летний день уйти из семьи.

В памяти Руби сохранились кое-какие фрагменты прошлого, которые не вписывались в нарисованный ею образ матери. А теперь она прочла содержимое папки «Избранное». Первый выпуск колонки «Нора советует» появился спустя несколько месяцев после ухода матери, причем колонка существовала в захудалой местной газетенке, не способной платить Норе большие гонорары. Одно не вязалось с другим, и это не давало Руби покоя.

Она закрыла глаза и вспомнила холодный октябрьский день, воздух, пахнущий спелыми яблоками и прелой листвой. Отец сидел в гостиной в своем кожаном кресле, пил и курил самокрутки. Весь дом пропах табачным дымом. Кэролайн уехала с классом на экскурсию в Сиэтл, в музей авиации, и они опоздали на обратный паром. Руби в своей комнате читала Стивена Кинга. На проигрывателе стояла пластинка «Роллинг стоунз»…

В дверь постучали. Руби села в кровати, ожидая услышать шаги отца. Он прошел мимо, и она по звуку догадалась, что он пьян и у него заплетаются ноги. «Только бы это не оказался кто-нибудь из моих друзей», — мысленно взмолилась Руби.

До нее донесся голос отца, слишком громкий, воинственный: «Нора». Руби замерла. Песня кончилась, игла, царапнув пластинку, застыла, и все стихло. Скрипнули пружины. Руби тихо соскользнула с кровати, на цыпочках подошла к двери и приоткрыла ее пошире.

Отец сидел в кресле, мать стояла перед ним на коленях.

— Рэнд, — тихо сказала Нора, — нам нужно поговорить.

Он уставился на нее. Его давно не стриженные волосы были грязными.

— Слишком поздно для разговоров.

Мать потянулась к нему, он встал и, нетвердо держась на ногах, покачнулся. Видя, как отец страдает, Руби не могла стерпеть больше ни минуты.

— Уходи! — крикнула она, поразившись тому, как страстно это прозвучало.

Мать поднялась и повернулась к ней.

— Руби… — Она протянула к ней руки.

Когда мать приблизилась, Руби заметила произошедшие в ней перемены: худобу, сероватый оттенок бледных щек, кисти, прежде такие сильные и уверенные, дрожали, на них проступили синие вены.

Руби попятилась.

— У-уходи, ты нам больше не нужна.

Мать остановилась, бессильно уронив руки.

— Не говори так, дорогая. — Она пристально посмотрела на дочь. — Есть вещи, которых ты не понимаешь, ты еще мала…

Руби не придала значения тому, что мать плачет. Это оказалось легко: она пролила столько собственных слез, что они обесценились.

— Я понимаю, каково чувствовать себя брошенной, ненужной, словно ты… ничто. — Ее голос предательски дрогнул, боль вдруг сделалась столь острой, что стало трудно дышать. Руби сжала кулаки и глубоко вздохнула. — Уходи, мы тебя больше не любим.

Мать посмотрела на отца, тот снова плюхнулся в кресло и обхватил голову руками.

Руби хотелось обнять его, сказать, что она его любит, как она не раз делала за последние месяцы, но сейчас ей не хватило на это духу. Ее выдержки хватало только на то, чтобы не зареветь. Она попятилась обратно в свою комнату и захлопнула за собой дверь.

Руби не знала, сколько простояла неподвижно, не разжимая кулаки, но через некоторое время снаружи послышались шаги, потом открылась и закрылась входная дверь. Заурчал мотор автомобиля, заскрипели по гравию покрышки. И снова наступила тишина, ее нарушал только плач взрослого мужчины.

Руби вскочила и обнаружила, что ноги плохо ее держат. Не могла она забыть тот день! Наверное, сознание просто заблокировало воспоминание, похоронило его под холодными твердыми камнями отрицания.

Земля, когда-то замечательно твердая, вдруг стала стремительно уходить из-под ног.

«Есть вещи, которых ты не понимаешь».

Даже тогда мать хотела что-то объяснить, но никто не пожелал ее выслушать. Теперь Руби была к этому готова. Она непременно узнает, что же произошло больше десяти лет назад в ее доме, в ее семье. А если мать откажется отвечать на ее вопросы, у нее есть другой вариант. Она спросит отца.