После поцелуя - Карен Рэнни Страница 50

– Что еще за цифровые комбинации? – спросила Маргарет. – Никогда о таких не слышала. – Сняв капор, она положила его рядом с собой на землю.

– Ну вот... например... Если я назову тебе цифры 1-7-13-6-12-18-11, что ты скажешь на это?

На мгновение Маргарет задумалась, потом повторила первые цифры вслух. Монтрейн понял, что она догадалась.

– Надо взять число, – заговорила Маргарет, – прибавить к нему шесть, потом еще раз прибавить шесть, затем отнять семь, потом снова дважды прибавить шесть, потом опять отнять семь.

– Ты только что взломала код, – объявил Хоторн.

– Не может быть, чтобы это было так просто.

– Нет, это просто, когда занимаешься такими вещами постоянно. – Хоторн огляделся по сторонам в поисках чего-нибудь, что помогло бы ему подкрепить правильность своего утверждения. Он поразился, что именно сейчас ему захотелось заниматься такими вещами. – Это можно сравнить знаешь с чем... Ну например, нелепо пытаться за один раз справиться со всеми теми задачами, которые ты должна решить в течение года. Это неудобно, это перегрузит твой мозг. Но ты можешь загружать его понемногу, ты можешь каждый день потихоньку продвигаться вперед. Или даже каждую неделю. А из дней и недель складываются месяцы, кварталы... – Он помолчал. – Так что, выходит, самая большая сложность не в том, чтобы разобраться в цифровой комбинации, а в том, чтобы умело разбить ее на части, с которыми проще иметь дело, – договорил Хоторн.

– Как случилось, что граф стал взломщиком кодов? – полюбопытствовала Маргарет.

– Еще маленьким мальчиком он заинтересовался играми в цифры, – ответил граф Монтрейн. – Играя с самым своим близким другом, я изобретал коды – сначала для того, чтобы вводить в замешательство моих сестер, но потом это стало делом всей моей жизни.

– У меня складывается такое впечатление, что у тебя было счастливое детство, несмотря на всех твоих сестер, – заметила Маргарет.

– Да нет, не было, – задумчиво проговорил Хоторн, подбрасывая горстку земли. – Мой отец застрелился, когда мне было всего четырнадцать лет. – Майкл ужаснулся тому, что решился заговорить с Маргарет о своем отце. До сих пор он никогда не обсуждал его ни с кем. – А что твое детство? Оно было счастливым? – попытался сменить тему Хоторн.

– Знаешь, мне кажется, что я все детство провела за уроками, – ответила Маргарет. – Моя бабушка была гувернанткой, и она считала, что я должна узнать все, что знает она.

– Твоей бабушке пришлось бы не по нраву твое пребывание здесь, – сказал Монтрейн и тут же пожалел о своих словах.

– Да уж, уверена, что ей бы это не понравилось, – согласилась Маргарет.

Наступившее вслед за этим молчание было гнетущим, оба почувствовали себя неловко.

– Мы могли бы обсудить парламент, – промолвила Маргарет спустя несколько минут. – Я частенько говорила об этом с Сэмюелом Плоджеттом.

– С твоим другом, суконщиком? – уточнил Хоторн.

Маргарет кивнула.

– Еще можно потолковать о поэзии, – предложила она. – Впрочем, насколько я помню, ты не любишь стихи. «Она идет во всей красе...». Есть что-то ненормальное в человеке, который читает про себя стихи, пусть даже это Байрон. Кстати, Уильям Вордсворт, кажется, написал о женщине лучше:

Прозренья чудом? Откровеньем?

Фантомом счастья? Сновиденьем?

Она – явилась. Снизошла,

Чтоб стала жизнь моя светла,

Чтоб утолить мои печали

О высшем, неземном начале.

Хоторну показалось, что он окончательно теряет рассудок.