Плененные любовью - Элейн Барбьери Страница 50

Ну конечно! По мере того, как Адам осознавал посетившую его догадку, это незнакомое чувство разрасталось, заливая сердце горячей волной. Ведь этот ребенок — плоть от плоти и кровь от крови ее, Аманды, так разве можно его не любить? Неловко склонившись над колыбелью, этот большой, сильный мужчина осторожно поднял на руки спящего малыша и невольно улыбнулся тому, что почувствовал, прижимая к груди живое невесомое тельце. Он ласково прижался щекой к бархатисто-нежной щечке младенца и зашептал в малюсенькое розовое ушко:

— Да, малыш, ты родной сын Аманды, и я всегда буду любить тебя, потому что люблю ее. А еще я обещаю, что однажды ты станешь звать меня отцом.

И словно в ответ на эту клятву маленький человечек улыбнулся ему.

Рожденный Амандой ребенок рос крепким и здоровым. Трагические обстоятельства, сопутствовавшие его появлению на свет, нисколько не ослабили поразительную волю к жизни-в отличие от матери, угасавшей прямо на глазах.

Те немногие близкие люди, что присутствовали при родах, не могли не нарадоваться на живого, энергичного малыша, и тем больнее было им наблюдать за лихорадкой, терзавшей тело его беспомощной матери.

Судьба Аманды мало кого интересовала в форте Эдуард. Главное — о ней согласился заботиться доктор Картрайт, грузный мужчина, давно разменявший шестой десяток, чьи руки, несмотря на возраст, вполне сохранили профессиональную ловкость и чуткость. Его привели к Аманде сразу же, как только Адам принес ее в форт, и хотя сама роженица даже не знала о его существовании, почтенный эскулап принимал живейшее участие в родах. Действия доктора Адам оценил как спасение жизни Аманды — благодаря им удалось остановить сильное кровотечение, открывшееся после долгих и тяжких родов.

Хорошей помощницей доктору стала Бетти Митчелл. Она не отходила от кровати Аманды и во время схваток, и когда ребенок появился на свет. Достойная женщина взяла на себя все хлопоты по уходу за несчастной роженицей.

Присутствие Адама сильно поддерживало Аманду. Стоило ей бросить отчаянный взгляд вокруг, она видела рядом своего единственного верного друга. Если Адам отлучался хотя бы на минуту, на Аманду накатывала очередная волна паники, и только взгляд ласковых зеленых глаз помогал бедняжке справиться со страхом.

Поблизости постоянно находился и Роберт. Его едва удалось выставить из комнаты роженицы только после категорического заявления доктора Картрайта, что при нем у Аманды начинается бред. Ему пришлось покориться и томиться в тесной гостиной квартиры Митчеллов, где он безмерно страдал от того, что не мог своими глазами увидеть, что творится с его Амандой, а творилось явно что-то ужасное.

То, что Аманда слишком долго не приходила в себя, вызывало у всех большую тревогу. Наконец доктор Картрайт с пугающей озабоченностью сообщил:

— Когда Аманда упала, она сильно ударилась головой, и этот удар стал причиной ее нынешнего тяжелого состояния, усугубленного нелегкими родами. Ведь она потеряла слишком много крови. Но надо учесть еще и события, предшествовавшие родам, с которыми явно не желает мириться ее рассудок. Остается надежда лишь на то, что она молода и к ней вернутся силы — но далеко не сразу.

— Сколько еще продлится эта горячка? — нетерпеливо уточнил Адам.

— Поживем — увидим, — услышал он загадочный ответ.

И вот уже наступил второй день после родов, а Аманда по-прежнему лежала в горячке. Жар был столь силен, что грозил вызвать судороги, а их роженица ни за что бы не пережила. Приходилось постоянно обтирать ее влажной тряпкой, чтобы хоть немного сбить жар. Поначалу Бетти была тверда как скала и из соображений приличия не позволяла Адаму участвовать в этом деликатном деле, однако после того, как день перешел в ночь и наступил новый день, доктор Картрайт признался, что возраст берет свое, и был вынужден удалиться передохнуть. Бетти, которой приходилось теперь разрываться между новорожденным и роженицей, волей-неволей вынуждена была смириться с необходимостью принять помощь Адама по уходу за Амандой, Бетти удивляло, что ни одна из обитавших в крепости женщин даже не поинтересовалась здоровьем Аманды, не то что предложила свои услуги. Видимо, по понятиям этого замкнутого, полного слепых предрассудков мирка, их недостойная подруга не заслужила ничего, кроме всеобщего презрения и ненависти.

К вечеру второго дня Бетти тоже не выдержала и отправилась спать, а Адам остался наедине с больной — и своими страхами. Лихорадка все усиливалась, не помогали холодные компрессы на руках и ногах. Адам понял, что настала пора более решительных мер. Он взял большой кусок полотна, оставленного Бетти для компрессов, положил его в ведро со свежей ледяной водой и стал расстегивать на Аманде ночную рубашку. Осторожно, стараясь как можно меньше тревожить больную, Адам приподнял ее и стащил рубашку до талии, обнажая плечи и грудь. Ему так не терпелось поскорее снять у Аманды жар, что он даже не обратил внимания на ее чудесные нежные груди, а просто отжал досуха полотно и накрыл им пылавшие жаром грудь и плечи.

От прикосновения к разгоряченной коже ледяного полотна у Аманды вырвался громкий всхлип, а глаза широко раскрылись. Адам постарался говорить как можно спокойнее и ласковее.

— Успокойся, Аманда, тебе сейчас станет легче. Не бойся, милая. Мы ведь уже делали это раньше, помнишь?

От слабой улыбки, промелькнувшей на бледных губах, к горлу Адама подступил комок, и он судорожно сглотнул. А потом поспешил приготовить новый кусок полотна, чтобы заменить тот, что уже успел нагреться у нее на груди.

Так на протяжении всей ночи Адам продолжал менять куски влажного полотна, то и дело подливая свежей холодной воды и возвращаясь к постели больной с новым компрессом. Терпеливый, настойчивый уход мало-помалу давал результат. Когда Адам заметил, что полотно стало нагреваться не гак быстро, он пощупал Аманде лоб. Ах, каким восхитительно прохладным показался он уставшему юноше! Жар наконец-то спал. Теперь можно было не опасаться за жизнь больной.

С безмерным облегчением Адам поспешил убрать ставший ненужным компресс — чего доброго, еще застудит свою ненаглядную! Под рукой оставался еще кусок сухого полотна, и он собрался вытереть Аманду, прежде чем снова надеть на нее ночную рубашку. Начал с шеи, опустился к плечам… и невольно замер, впервые за все это время обратив внимание на ее прелестную наготу. Взгляд его скользил по белоснежным полукружиям грудей, по чудесным розовым бутонам сосков, заметно увеличившихся после родов, по талии, уже успевшей вернуть свое былое изящество. Наконец Адам заставил себя снова взяться за тряпку, чтобы осторожно вытереть влажную кожу. Но теперь каждое движение вызывало волну возбуждения. Едва сдерживая дрожь в руках, он довел дело до конца и приподнял больную, чтобы надеть рубашку. При этом Адам не удержался, припал на миг губами к ее грудям и сам подивился окатившему его жару. Последним усилием воли он заставил себя застегнуть ночную рубашку и укрыть Аманду одеялом, после чего застыл, любуясь ее ангельски невинным дивом. Повинуясь неодолимому порыву, Адам наклонился и жадно поцеловал прохладные, бледные губы, упиваясь их чудесным вкусом. Медленно, неохотно он отодвинулся — и увидел, как синие глаза на секунду приоткрылись, а на милых губах показалась слабая улыбка. С великой нежностью гладя Аманду по щеке своей большой, грубой ладонью, Адам чувствовал, как к глазам подступают слезы. Она поправится. Она непременно поправится и тогда будет нуждаться в нем, Адаме, еще сильнее, чем прежде.