Реквием - Ульяна Соболева Страница 5

На особо несговорчивых находилась иная управа. И в этом вся правда жизни: даже если тебя нельзя купить, тебя всегда можно напугать. Инстинкт самосохранения и стремление защитить своих близких — безотказный рычаг, и он действует одинаково по обе стороны добра и зла. Доблестные герои в погонах — всего лишь беспроигрышный прием создателей сериалов, которые в скором времени так щедро начнут клепать для поднятия престижа профессии и создания иллюзии справедливости в государстве.

Но вместе с тем я ощущал, что сижу на каком-то гребаном невидимом поводке, существование которого не мог доказать. Я был просто немым свидетелем, а мне хотелось попробовать этот мир на вкус, я "рвался в бой", а меня ставили на место. И именно из-за этого наши ссоры с отцом случались все чаще. Он никогда не выходил из себя, его монотонный, спокойный, холодный голос распалял меня еще больше. Он отмахивался от меня, как от щенка, который норовит испортить ему новые брюки. И чем больше моих эмоций вырывалось наружу — тем отстраненнее он становился, его лицо оставалось каменным — ни одного движения или кивка, только прямой и колючий взгляд.

— Хватит лепить из меня ботаника и мальчика на побегушках. Я хочу заниматься делом, а не сидеть, как собака на привязи… Мне не 10 лет, достало. Я не слабак и не долбаное тепличное растение.

— Да, ты не растение, ты просто истеричная девка. Если будешь продолжать — уже через полчаса мне придется заказывать для тебя траурный венок.

— А ты у меня спросил, как я хочу жить? И не тебе решать, когда я подохну…

— Как ты хочешь жить??? Насмотрелся сериалов про мафию, крестных отцов и прочую хрень? Я человека из тебя хочу сделать, а ты, вместо того, чтобы слушать, тявкаешь, как…

В тот момент я впервые за все те годы, которые помнил отца, увидел, что слова смогли его хоть как-то задеть. Он сжал кулаки, на скулах заходили желваки, открыл ящик стола, и, достав оттуда пистолет, протянул его мне:

— Вали отсюда. Вот последнее, что ты от меня получишь.

— Мне от тебя ничего не надо. Обойдусь.

Я ушел из дома, ожидая, что мне станет легче дышать, и в тайне надеясь, что меня захотят остановить. Я так долго прокручивал у себя в голове этот момент, переживая каждый раз все новые эмоции — от эйфории до самолюбивого желания доказать, как он на самом деле во мне ошибался. Показать, что он мне не нужен. И самое главное — я искренне в это верил. Заявка на победу. Не ради себя — ради него. Чтобы он гордился, признал свою неправоту, и, в конце концов, начал уважать. Но почему-то на душе было гадко, словно я проглотил горькую пилюлю, которая обожгла горло и парализовала его.

Куда может отправиться шестнадцатилетней парень, в крови которого бурлит адская смесь из злости, амбиций, обиды и желания покорить мир? Верно — к таким же, как и он. Собрав возле себя пару десятков отморозков, которым хотелось получить все и сразу, мы начали воровать. Дальше перешли на запугивание коммерсантов, подминая под себя другие группы таких же любителей отжать чужое. Мы шли напролом — нагло, жестко и кровожадно. Работали сплоченно, четко, быстро и слаженно. Нам везло. Чертовски везло. Ни одной загвоздки, ни одного прокола или пролета. Это давало уверенность и в то же время подталкивало к самой главной ошибке — убежденности в том, что удача избрала своих любимчиков раз и навсегда.

Я поднялся в собственных глазах слишком высоко, и очень скоро мне пришлось за это очень дорого заплатить. Человек — весьма ненасытное существо, особенно когда чувствует, что в его руки начинают плыть деньги и власть. И я готов плюнуть в лицо тому, кто скажет, что сможет вовремя остановиться и довольствоваться тем, чего достиг. Уважения заслуживает не тот, кто смог получить, а тот, кто, отняв, смог сохранить. Я хотел не просто много, я хотел больше, чем другие. Я не мог смириться с тем, что мы топчемся на месте, как рыбешки на мелководье, в то время, как настоящие дела крутятся на глубине. И спустя несколько месяцев решил: мы доросли до того, чтобы взять под свою крышу сеть столичных гостиниц. На тот момент территория, на которой находилась одна из них, не была ни за кем закреплена, и я был уверен, что достанется она тому, кто шустрее, то есть мне.

Начать "переговоры" с директором оказалось проще простого — уже через полчаса мы сидели в его шикарном, но безвкусно обставленном кабинете, а одна из интердевочек, именуемая секретаршей, принесла нам кофе в буржуйских фарфоровых чашках.

Я уселся в обитый велюром стул, двое парней Толян и Скворец стояли у меня за спиной, поглядывая на дверь. Корт подошел к окну, чтобы наблюдать за тем, что происходит на улице возле центрального входа. Там, на случай тревоги, нас ждали остальные парни с заведенными тачками. Я, решив не терять время на предисловия, сразу приступил:

— Дорогие цацки, дядя. Не по статусу управляющему занюханным совдеповским отелем. Объяснять, откуда бабло, будешь ментам, или хватит мозгов, чтоб делиться с правильными людьми?

— Ну что вы, это все не мое. У нас, знаете ли, очень щедрые гости, которые в качестве благодарности… — его маленькие пухлые пальцы, которые украшала массивная золотая печатка, отчего они казались еще более короткими, дрожали, а голос стал неестественно писклявым.

— Харэ заливать… спонсоры, подарки… Двадцать процентов, или мы спалим твой гадюшник нахрен. Разговор окончен.

— Да что вы себе позволяете? Я буду жаловаться… я… здесь через пару минут будут мои люди и вы пожалеете. Я в милицию пойду. Думаете, нет на вас управы, сопляки?

Директор приоткрыл ящик стола и сунул туда руку. В этот момент Корт — он ближе всех находился к толстому и потному придурку, резко дернулся, и, зажав локтем шею старика, приставил пистолет к его виску. Я подорвался с кресла, и, упершись ладонями в стол, проорал:

— Ты охренел, Корт? Отойди от него. Мы сейчас обо всем договоримся.

— Какие, бл***, разговоры? Он нас за лохов держит. Может, уже своих шестерок вызвал, падла. Вытащи руку из-под стола, тварь. Нехрен вы***ся, — вдавил дуло сильнее.

— Успокойся, Корт. Не кипишуй. Убери ствол.

В этот момент директор как-то неловко дернулся и раздался выстрел.

— Твою мать… — выдохнул я, глядя, как мозги директора стекают по стене, тело обмякло, а голова повисла, как у тряпичной куклы. Корт просто прострелил ему башку.

— У него там, — пробормотал Корт, — точно ствол был.

Но в руке у директора, когда он свалился со стула на пол, оказался просто носовой платок.

Все дальнейшие события мелькали перед глазами, словно кадры из чертовски документального фильма, только я чувствовал себя так, словно наблюдаю за процессом со стороны. Замечая каждое движение, которое отображалось в моей голове как кадр десятикратно замедленной съемки и отпечатывалось там. Улавливая каждый звук, звучащий как искаженная запись на пожеванной магнитофоном ленте.