Желание сердца - Барбара Картленд Страница 5

— Это большая ответственность, дорогое дитя, — мягко проговорила она. — И ты должна молить Господа, чтобы он наставлял тебя, ибо ты скоро поймешь, что такое бремя тяжело нести.

— Мне не нужны ни деньги, ни бремя, — хмуро ответила Корнелия.

Примерно через неделю кузина Алин высказала идею, что если теперь они смогут позволить себе оплачивать услуги миссис О'Хейган четыре раза в неделю, вместо двух, то это было бы большим подспорьем.

Лично для себя Корнелия не хотела ничего. Она даже постаралась забыть, что у нее есть деньги. К ней приходили письма из дублинского банка, но она оставляла их без ответа на неприбранном столе, который когда-то принадлежал отцу.

Однако ей было приятно сознавать, что теперь не нужно беспокоиться о счетах: они оплачивались сразу, как только приходили. Это само по себе явилось единственным благом, которым она воспользовалась после получения наследства. Богатство совершенно не изменило жизнь юной хозяйки поместья, пока не скончалась ее кузина.

Корнелия никогда не предполагала, что кончина пожилой незаметной женщины, жившей в Роусариле с незапамятных времен, произведет полный переворот в ее жизни. Она никогда не думала, что старый мистер Мазгрейв, приехавший из Дублина на похороны, напишет ее дяде лорду Бедлингтону в Лондон и сообщит ему о племяннице, которая живет теперь одна, без опеки, а потому следует предпринять какие-то шаги.

И только когда мистер Мазгрейв прибыл с инструкциями от лорда Бедлингтона, диктовавшими доставить ее в Англию, словно она какой-то пакет, девушка поняла их затею и отругала старика за вмешательство не в свое дело.

— Это был мой долг, мисс Бедлингтон, — спокойно заявил мистер Мазгрейв. — Вы молодая важная дама. И прошу простить, но я давно считаю, что вам следует занять подобающее место в том обществе, к которому вы принадлежите.

— Мое место здесь! — воскликнула Корнелия, но она сама понимала, что это больше не так.

— Ты уже взрослая, а мы совсем позабыли об этом, — сказал Джимми, когда она пришла на конюшню пожаловаться. — Тебе исполнилось восемнадцать еще полгода тому назад, и хотя кажется, что только вчера мне приходилось подсаживать маленькую девочку на спину старого Сержанта и придерживать ее из страха, как бы она не упала, времени прошло довольно много. Ты стала молодой леди, душенька, и я должен называть тебя «мисс» и прикладывать руку к шляпе.

— И если ты когда-нибудь сделаешь это, я тебя ударю! — возмутилась Корнелия. — Джимми! Джимми! Почему я должна уезжать? Я люблю Роусарил. Он часть меня… Я не смогу жить без тебя и лошадей, и собак, и дождя, приходящего с холмов, и облаков, налетающих с океана.

Слезы текли по ее щекам, и она увидела, что Джимми отвернулся, потому что его глаза тоже увлажнились.

С того времени жизнь превратилась в сплошной кошмар. Не один раз Корнелии приходила в голову мысль убежать, спрятаться среди холмов и не возвращаться домой. Но она знала, что если так поступит, то в наказание продадут всех лошадей и не выплатят Джимми жалованья.

Конюху и раньше частенько не платили, но сейчас она не могла позволить, чтобы он терпел нужду. Поэтому она оставила его присматривать за домом и отбыла с мистером Мазгрейвом на вокзал. В душе ее было столько страданий, что мир вокруг казался ей серым и абсолютно пустынным.

Последние несколько дней в Роусариле она и в самом деле вела себя как беспомощный ребенок. Джимми приходилось думать обо всем, даже о ее нарядах.

— Ты не собираешься ехать в Лондон в бриджах, душенька? — спросил он.

Впервые в жизни Корнелия задумалась о том, как выглядит. В Роусариле она всегда ходила в бриджах, ведь как иначе можно тренировать лошадей? Работая с отцом и Джимми, она не могла одеваться как девочка, а темные волосы заплетала в длинную косу, спускавшуюся по спине. Ей и в голову не приходило, что после восемнадцатилетия следует закалывать их на макушке, как делают другие девушки.

Многочисленные соседи состояли главным образом из охотников и наездников, таких же как ее отец. Мужчины приезжали к ним поговорить о лошадях и почти не обращали внимания на маленькую голенастую дочь хозяев. Но ее мать всегда выглядела прелестно, даже когда помогала в работах по дому или возилась в запущенном заросшем саду, отчего он наполнялся изобилием цветов и ароматов.

Иногда, если отцу удавалось выиграть на скачках, он возвращался домой, переполненный радостным волнением, словно школьник. В такие дни мама быстро бежала наверх, складывала в дорожный сундук свои самые красивые платья, и они отправлялись ненадолго в Дублин.

Корнелия никогда с ними не ездила, но слушала радостные рассказы о том, как они провели там время, о балах и театрах, о ресторанах в ярких огнях. Всякий раз мама возвращалась в новом платье, элегантном и модном, и в новой шляпке, сплошь украшенной цветами и перьями.

Мама демонстрировала обновы Корнелии, кузине Алин и Джимми, а насладившись полной мерой восхищенными возгласами зрителей, прятала вещи в шкаф, где они постепенно становились старомодными, как и все ее наряды, о которых вспоминала, только когда удача вновь улыбалась им.

Корнелии повезло: она могла воспользоваться гардеробом матери. Платья вполне подходили к ее фигуре, но задолго до того, как девушка достигла Англии, она поняла, что выглядит безнадежно старомодной. Это не очень ее расстроило, гораздо больше досаждала длинная юбка, неприятно прилипавшая к лодыжкам, и шляпка, вот-вот готовая свалиться с неумело сделанной прически. Корнелия скопировала, как могла, иллюстрацию из дамского журнала, который так любила читать кузина Алин. Результат получился не очень удачный, и теперь она сожалела, что не начала учиться укладывать волосы раньше, чем за день до отъезда.

Тем не менее она чувствовала себя такой несчастной и так негодовала по поводу вынужденного отъезда из Роусарила, что собственная внешность ее нимало не беспокоила. В ночь перед отъездом она осознала, что боится и одновременно стесняется того мира, о котором ничего не знает. Здесь, среди природы, она по праву была королевой. Жеребята откликались на ее зов, кобылы поджидали у ворот загона. Джимми отвечал на ее любовь не меньшим чувством. Она знала это по тому, как улыбка трогала его обветренное морщинистое лицо, стоило ей появиться на конюшенном дворе, по тому, как вспыхивали его глаза и в голосе слышалась неожиданная мягкость, когда он с ней разговаривал — такое с ним случалось, если трудно жеребилась кобыла или заболевал пневмонией жеребенок.

Да, Джимми любил ее. Он был единственным надежным человеком в ее жизни. После гибели родителей и с кончиной кузины Алин, Джимми и Роусарил — это все, что у нее осталось. А теперь и их у нее отнимают! Кромешную тьму, сгустившуюся вокруг, пронизывал только один проблеск света: от юриста Корнелия узнала, что когда ей исполнится двадцать один год, она станет сама себе хозяйкой.

Должно пройти три года, а после можно будет вернуться домой. Чем больше девушка думала о родственниках отца, тем больше ненавидела их. Она довольно часто слышала рассказы отца об их высокомерном к нему отношении, к тому же Корнелия знала, что и немногие из родственников матери поддерживали с ней связь с тех пор, как та бежала из дому с человеком, по их мнению, не способным преуспеть в жизни.