Дом там, где сердце - Шеннон Фаррел Страница 5

Мюйрин нравилось ощущать объятия Локлейна, она не бо­ялась его. Но когда он попытался переложить руку на ее не стесненную корсетом талию, она резко отпрянула.

– Господи, я сделал вам больно? – воскликнул он, вскаки­вая, когда дыхание ее стало тяжелым и прерывистым.

– Локлейн, это не ваша вина, правда. Я же говорила вам, что падала на корабле. Вот почему я не могу носить корсет.

– Вам нужно показаться доктору, – мягко сказал он, глядя, как она встает с кровати и направляется к уборной.

– Докторам надо платить, – ответила она через плечо, – и ничего нового они мне не скажут. Пройдет со временем.

Он с болью вспомнил все неприятности, от которых оберегал ее с того ужасного момента предыдущего дня, и погрузился в угрюмое молчание.

Выйдя из-за ширмы, она пошевелила последние тлеющие угольки в камине и подбросила еще угля.

– Позвольте мне. Вам нельзя этого делать. Особенно когда вы больны, – заявил он, поспешно вскакивая с кровати.

– У меня всего лишь пара ушибов, я не больна, – раздра­женно ответила она, стараясь удержать ведерко для угля.

– Я знаю, но вы могли быть…

Она пристально посмотрела на него и рассмеялась.

– Право, ну и беспокойный же вы человек! Я заметила это еще в самый первый раз, когда увидела вас на пристани. Вечно у вас недовольный и угрюмый вид. Я думала, вы управляющий поместья, а не сама смерть.

Он выпрямился во весь рост.

– Я серьезно отношусь к своим обязанностям, миссис Колдвелл. Есть много причин, по которым необходимо вернуться в Барнакиллу, о которых, простите меня, вы ничего не знаете. Вы же не думали, что после смерти Августина я буду вне себя от радости, не правда ли?

Он снова недовольно взглянул на нее.

Она тихо вздохнула и отдала ведерко. Возможно, было глупо с ее стороны думать о нем как о друге. Как и у всех мужчин, у него было в голове одно, а на языке другое.

Она подошла к своему багажу и открыла первый попавший­ся чемодан. Вытащила оттуда теплое черно-красное шерстяное платье. Из черной сумки поменьше достала чистое белье и по­шла за ширму переодеваться.

Локлейн нашел свою одежду и выглянул за дверь, чтобы по­просить еще горячей воды.

Она вернулась из уборной через несколько минут, ее иссиня-черные волосы струились по узким плечам и черной волной спадали к талии.

Он замер, открыв рот, околдованный ее красотой.

Она по-своему поняла его взгляд.

– Ужасно смотрится, правда? Моя сестра Элис всегда говорит, чтобы я подстригла их. Но после этого я точно не подстригу, – призналась она с легкой улыбкой, заплела волосы в тугую длин­ную косу, даже не глядя в зеркало, и перекинула ее через плечо с таким видом, как будто ей было наплевать на прическу.

– Нет, что вы, они не ужасны, они прекрасны. Таким волосам каждая женщина могла бы позавидовать, – возразил он и поч­ти бегом устремился за ширму, чтобы скрыть от нее свое сму­щение. Что же с ним происходит?

Его бывшая невеста Тара была красавицей – каждый мест­ный мужчина готов был просить ее руки. Светловолосая и пыш­ногрудая, она получала предложения чаще, чем кто-либо в Фермане. Но, к большому удивлению Локлейна, она выбрала его. Однажды она застала его одного в подсобном помещении и раз­веяла все сомнения в том, насколько он ей интересен.

Естественно, Локлейн не мог устоять перед ее прелестями. Ему стукнуло тридцать, и он начал подумывать о том, чтобы завести семью. Их роман длился два года. Два слишком страст­ных, бурных года. И хотя они обручились почти сразу, ему никак не удавалось уговорить Тару назначить день свадьбы. Он на­деялся, что она забеременеет, но ребенка все не было и не было. И в один прекрасный день она просто исчезла…

– С вами все в порядке? – услышал он голос Мюйрин.

– Да, все нормально. А что? Он выглянул из-за ширмы.

– Просто вы стонали. Вот, вы забыли горячую воду. Да не брызгайтесь вы так в этом холоде, дурачок. Вы же в ледышку превратитесь.

– Странно, что в тазу вода не замерзла, – отметил он, вы­ходя за бритвенными принадлежностями, и тут же принялся за щетину на подбородке, пока Мюйрин наводила кое-какой порядок в номере и застилала постель.

Закончив уборку, она присела на маленький низкий табурет у камина, где стала греть руки, ожидая, пока он присоединится к ней.

Она мельком увидела его обнаженное тело, когда он снимал рубашку, чтобы побриться, и взял другую, чистую, которую он перекинул через ширму.

А ведь он красавчик, хотя и слишком серьезный, восхищенно подумала она. И все же, как он правильно заметил, в Барнакилле было кое-что, о чем она ничего не знала. Рано или поздно ей придется принять решение.

Но не сейчас, еще нет. Она должна знать все. Ей нужно боль­ше информации, которую, к сожалению, может сообщить толь­ко он.

Но как она может ему доверять? Нет, это совершенно немыс­лимо. У нее все же еще осталась какая-то гордость. Стук в дверь возвестил о том, что принесли завтрак.

– Вы не могли бы открыть дверь, Мюйрин? Я скоро.

– Да, конечно, – ответила она, вдыхая аромат, доносивший­ся из-за двери.

Взяв поднос, она поставила его на маленький столик перед камином и пододвинула два стула.

Выложив еду и ничем не накрытые тарелки, она сказала:

– Локлейн, по поводу того, что я говорила вам раньше, от­носительно вашей угрюмости и серьезности. Извините. С моей стороны было легкомыслием так с вами разговаривать. И по­том, я ведь ничего о вас не знаю… Обычно я не веду себя так глупо. Я хочу, чтобы мы забыли о том, что произошло. Но от того, что я скажу себе, будто все это – лишь страшный сон, оно никуда не денется, ведь так?

Он взглянул на нее из-за ширмы и вышел, застегивая жилет. Он был удивлен, отметив подобную практичность при столь недавней потере.

– Естественно, вы расстроены.

– Я знаю, но все же нужно что-то предпринимать, что-то решать.

– Решать? – переспросил он.

Мюйрин на мгновение опустила взгляд, наливая кофе. Глу­боко вздохнув, она ответила:

– Две недели назад я вышла за Августина и думала, что у меня вся жизнь впереди. Теперь, спустя всего лишь полмесяца, передо мной только хаос. Я действительно не знаю, что делать.

Он не спускал с нее глаз, пока садился напротив.

– Делать с чем?

– Для начала с моей жизнью. Я молода, неопытна, гораздо более невежественна, чем должна быть, и я еще даже не думала о Барнакилле. Я никого не знаю в Ирландии, кроме вас. Одна моя половина думает, что я должна вернуться домой в Финтри к родителям. Назад к надежности, которую, я знаю, там обрету. Но другая половина слишком горда, чтобы позволить мне вер­нуться. Там я буду изнежена, оберегаема и никогда не смогу, знаете ли…