Подсадной кролик - Фаина Раевская Страница 5

— Вечно ты со своими шуточками, неужели нельзя хоть немного посерьезнее в твоем-то возрасте?

— Ты говоришь о моем возрасте так, словно мне завтра на пенсию уходить.

В ответ мама лишь глубоко вздохнула, не желая, видимо, продолжать разговор.

— Мам, я фотоаппарат возвращаю в целости и сохранности, только пленку вытащу.

Молчание было мне ответом, из чего я сделала вывод, что мама смирилась с отсутствием зятя и в ближайшие полгода внуков не потребует.

«Козел», — прорезался голос, но тут же замолчал, понял, видимо, что я не настроена на дискуссию.

Папа лежал на диване. Ящеры давно кончились, и на голубом экране кривлялась какая-то очередная звездочка из числа еще не открытых. К слову, родитель, погруженный в свои мысли, ее не замечал.

«Папка, папочка, не переживай, еще неизвестно, как бы ты поладил с моим мужем, да и поладил ли вообще. А я-то тебя люблю за всех внуков и зятьев сразу. Как тебе объяснить, что не хочу я провести остаток жизни с кем попало, не хочу сама мучаться и вас изводить своим несчастным видом. Когда-нибудь мне повезет, и вы с мамой получите себе в сыновья самого замечательного человека на свете. Подождите еще немножко, все будет у нас хорошо».

Я еще посидела в родительском гнезде, прослушала очередную лекцию на тему, что такое плохо и как с этим бороться, и отправилась восвояси. У меня было еще небольшое дельце в салоне «Кодак». На улице по-прежнему выпадали какие-то неопознанные осадки. Я немедленно нарушила родительские наставления, закурив сигарету. Мама, конечно, знала, что я курю, тем не менее это не мешало ей хвататься за сердце и за голову одновременно при виде пачки сигарет в моей сумочке или в кармане.

В фотосалоне совсем не было народу. Вечно улыбающаяся девушка встретила меня так, словно я была последним посетителем на Земле. Она любезно обслужила меня, выразила надежду, что я стану постоянным клиентом в их салоне, и с заговорщицким видом пообещала значительные скидки. При этом левый глаз у нее как-то странно подмигивал и смотрел несколько мимо меня.

Это почему-то взволновало мою нежную душу, и я поспешила удалиться с неприступным видом, заверив любезную девушку, что завтра вечером после пяти часов обязательно зайду за историческими снимками. Фея фотографии была несказанно обрадована моим обещанием, и это тоже придало мне значительное ускорение.

Собственное жилище встретило меня тем же ералашем, что и был, когда я его покидала. Глупо было ожидать чего-либо другого. Хитрый Монморанси прижимался к моим ногам и всеми доступными его кошачьему разуму средствами демонстрировал безграничную любовь ко мне, ожидая чуда, то есть очередной порции еды.

«Был бы у меня муж, — принялась я мечтать, — он бы и кота покормил, и порядок в доме навел, и меня встретил с распростертыми объятиями и чашкой милого моему сердцу напитка. Нет, с напитком в руках он не смог бы раскрыть мне объятия. Тогда сначала кофе, а потом объятия, или наоборот? Откуда я знаю, как положено. Может, в семейной жизни, как в ресторане: мухи отдельно, котлеты отдельно? В смысле, кофе, объятия и все остальное». Я окончательно запуталась в своих рассуждениях и прекратила изводить себя ненужными мыслями. Не стоит думать, будто я образец старой девы. Вовсе нет. У меня, естественно, были головокружительные романы, романтические вечера при свечах и все прочие атрибуты любовных историй. Я даже была замужем целых две недели. Но, увы! Мужчины нынче пошли какие-то неправильные: либо женатые, а это всегда выяснялось самым неожиданным образом, либо разведенные, а я не люблю товар, бывший в употреблении. Замужество, надеюсь, самая большая неприятность в моей жизни. Еще в институте у меня начался очередной роман с однокурсником, неожиданно я получила предложение руки и сердца, так же неожиданно согласилась, и мы сыграли веселую студенческую свадьбу. Играли свадьбу в общежитии. В маленькую комнатку набилась куча народу, причем как знакомых, так и не очень. Гуляли три дня и в конечном итоге забыли, кто женится, поздравляли всех подряд с законным браком и заставляли целоваться. Супруг мой оказался на редкость занудным и принципиальным: ни за что не соглашался жить с родителями под одной крышей, мотивируя это тем, что он, выдающаяся личность, бесконечно талантливый поэт и якобы творческая натура, поэтому ему нужен простор. В чем заключалось творчество натуры моего мужа, а также его талант, я так и не поняла до конца нашего брака и, когда разводились, напрямую спросила его об этом. Он как-то дико на меня посмотрел и умчался, высоко вскидывая костлявые колени. По-моему, при сем галопе он даже издавал звуки, весьма похожие на тихое ржание. Так бесславно закончилось мое замужество. Потом был еще один жених, сильно увлекавшийся астрономией. Он долго и нудно рассказывал мне о различных туманностях, черных дырах и белых карликах. От постоянного глазения в ночное небо у меня стала болеть шея и двоиться в глазах. Шурик, так звали астронома, неожиданно сделал мне предложение. Причем руку и сердце он предложил, не прерывая рассказа об Альфе Центавра. Мне почему-то сразу вспомнился мультик, где мужчина делает предложение женщине, обещает подарить ей звезду, а следом за любимой с отвратительным скрежетом ползет кастрюля. Разумеется, от подобной перспективы я в восторг не пришла и решительно порвала наши отношения. Родители скрепя сердце решили купить мне квартиру, весьма надеясь, что она поможет наладить мою личную жизнь. К их великому сожалению, все вышло как раз наоборот: я полной грудью вдохнула воздух свободы и не спешила его выдыхать.

Неожиданно резко зазвонил телефон.

«Не буду подходить, меня нет дома», — решила я. Но телефон продолжал настойчиво домогаться моего внимания.

— Еропкин на проводе, — резко бросила я в трубку.

— С вами будут говорить, — вежливо проворковал на другом конце провода девичий голос, — не вешайте, пожалуйста, трубку.

«Интересное кино, уж не сам ли это президент России хочет меня услышать? Ему, наверное, доложили о замечательной девушке Зайцевой Евгении, и он хочет мне предложить...»

Что именно хотел предложить мне президент, так и осталось загадкой. Вместо знакомого до боли «дорогим россиянам» голоса я услышала густой баритон Ковалева:

— Женька, ты что, фамилию сменила?

— Не обращай внимания, Вячеслав Григорьевич, со мной иногда такое бывает.

— Странная ты какая-то: то голоса, а теперь вот...

Я довольно невежливо перебила помощника депутата:

— Чего тебе надобно, Славка?

— Жень, понимаешь, тут такая история. Помнишь, мы вчера фотографировались у Лизки? А у нас с тобой еще фотоаппараты одинаковые оказались? Короче говоря, мы перепутали фотоаппараты, а мне срочно понадобилась пленка. Представляешь, я сунулся — а там ты. Это, конечно, здорово, однако у меня могут быть неприятности. Я к тебе подъеду минут через несколько, лады?

Прежде чем я успела что-либо ответить, Славка бросил трубку.

«Вот тебе клюква, — подумала я, — выходит, мне надо опять ехать к родителям? Ни за что. Мой организм не выдержит еще одной встречи с любимыми родственниками. Если Ковалеву очень нужно, пускай сам обрадует мою мамочку своим визитом. А может, и ехать никуда не придется, потому что пленка уже в проявке! Дело-то, насколько я соображаю, именно в ней! Интересно, чего же там такого, что у Ковалева неприятности на носу? Да ладно, сейчас приедет, я ему объясню: так, мол, и так, завтра заберем...»