Ни за какие сокровища - Вера Фальски Страница 5

– На горке?

– Ну да. Там же бабушка и дедушка.

После ужина Эва вымыла посуду и отправила Марысю спать, а сама заглянула в комнату Бартека. Мальчик лежал лицом к стене.

Когда-то она не могла правильно выговорить название этой проклятой болезни. Мукополисахаридоз. Не сказать, что Бартусь родился другим. Возможно, совсем немного. Но постепенно он становился другим. Был как бы немного сгорбленным, слишком болезненным, появились какие-то проблемы с сердцем. И его лицо… Черты стали такими грубыми, как ни у кого другого в семье. От врача к врачу, из больницы в больницу. Никто не знал, что с ним. Ему лечили сердце, печень, суставы, уши, он был у разных психологов и психиатров. Когда мальчик наконец попал на обследование в специализированный варшавский центр, диагноз мукополисахаридоз II типа, иначе синдром Хантера, прозвучал для всей семьи как какое-то заклинание черной магии. Грипп, желтуха, гипертония, рак – об этих болезнях слышали, что-то известно, а тут? Только несколько десятков человек на всю страну страдают синдромом Хантера – так сказал им врач, который в конце концов понял, что происходит с Бартеком. Шок был оглушительным. Со временем они немного привыкли, смирились с болезнью мальчика, с тем, что он никогда не будет здоровым. Это очень редкое генетическое заболевание последовательно истощало его органы. К сожалению, в последнее время Бартеку становилось все хуже. Примерно год. Как будто болезнь захватывала его все больше, несмотря на реабилитацию, которую мама никогда не забрасывала. Сначала они ездили в Ольштын, а потом мама прошла специальный курс и проводила ему дополнительную реабилитацию дома. И все время они ждали какого-то волшебного лекарства. Говорят, его уже даже придумали, где-то в Швеции. Но пока нельзя было даже мечтать о том, что кто-то вылечит такую редкую болезнь.

Бартусь спал спокойно, дышал ровно. Эва накрыла его одеялом и погладила по голове.

По дороге из ванной в свою комнату она остановилась возле спальни родителей. Хотела зайти туда и не смогла, расплакалась и, уткнувшись лицом в полотенце, побежала наверх. В ее спальне все осталось на своих местах, будто ничего не случилось, – маминой рукой убрано, маминой рукой сложено.

– Как мне жить без тебя, мама? – спросила Эва, выключая ночник у кровати.

* * *

Рано утром из кухни послышались звуки утренней суеты. Маня и средняя дочь Охников Ханка, стуча посудой, готовили себе завтрак. Отец, вернувшийся ночью навеселе, был уже на ногах и пытался более или менее привести себя в форму в ванной. Эва открыла глаза на шум хлопающих дверей. Она услышала, как отец объясняет Ханке, которая после каникул шла в выпускной класс, что она не должна по вечерам исчезать из дому, особенно теперь.

– И кто бы говорил?! – сердито кричала Ханка. – Тот, кому нужен специальный эскорт, чтобы попасть на ночь домой?

– Не говори так со мной! – Голос отца звучал жалостливо и плаксиво.

– Я буду говорить то, что хочу! Не указывай мне. Какое ты имеешь право мне указывать? Это тебя вчера сюда Манек притащил, а не меня. Я собственными силами возвращаюсь домой! – Ханка, как всегда, раскручивала конфликт.

Она с рождения была заносчивой и дерзкой, со всеми спорила и не признавала никаких авторитетов. Даже с мамой ругалась. Была высокой и худощавой, выглядела как модель – или как палка, по словам мамы, переживавшей, что Ханя страдает истощением. Девочка сжигала большое количество энергии, очень бурно проявляя эмоции. С ней невозможно было соскучиться, это правда. Ее бунт против мира и семьи выражался уже множеством способов: сначала цветные пряди в волосах, потом рок-музыка, эхо которой неслось по округе. Последним проявлением демонстрации Ханкой независимости от семьи стало ее очень серьезное увлечение движением «Свет – Жизнь». Девочка-подросток, еще недавно считавшая духовные вопросы и костел полной ерундой, вдруг, как по мановению волшебной палочки, сделала поворот на сто восемьдесят градусов. Она бегала на встречи приверженцев движения «Свет – Жизнь» в приходской ризнице, афишируя новооткрытую религиозность перед членами семьи, которые, как многие в их деревне, ограничивались воскресной службой и пожертвованиями. «Ни Богу свечка, ни черту кочерга», – не раз говорила мама. Ханка же со снисходительностью человека, который знает и понимает больше, чем простые смертные, смотрела на свою семью с сожалением. Однако у Эвы складывалось впечатление, что, хотя сестра проводит в костеле много времени, от духа христианского милосердия она далека. Бог Ханки был скорее строгим отцом из Ветхого Завета.

Услышав доносившиеся снизу крики, Эва решила, что пора вставать, надела халат и спустилась по лестнице.

– Не ссорьтесь, не сейчас, – тихо сказала она.

Ханка и отец посмотрели в сторону лестницы, удивленные ее присутствием.

– Эвочка, дорогая! – воскликнул отец дрожащим голосом и сделал шаг в ее сторону. – Как хорошо, что ты приехала. – Он обнял ее.

От отца воняло перегаром и сигаретами, но Эва не стала его этим сейчас попрекать.

Ханка фыркнула и закатила глаза.

– Ханка, перестань так себя вести, пожалуйста. – Эва высвободилась из отцовских объятий и взяла сестру за руку. – Не сейчас.

– Честно? Сказать тебе честно? Не умничай, потому что ты ничего не знаешь, Эва, – проворчала Ханка. – Приехала, посидишь минутку и исчезнешь, как всегда. Оставишь нас тут, только тебя и видели.

Эва почувствовала, что у нее горят щеки.

– Перестань, Ханя, не говори так. – Она попыталась погладить сестру по руке.

– Что, я не права? Ты посидишь, поплачешь, поторчишь на похоронах, чтобы деревня увидела, а потом снова полгода здесь не появишься. И знаешь что? Правильно, не приезжай, тут тебе не место. Пани магистр, чтоб тебя! – Ханка вырвала руку и выбежала из кухни, хлопнув дверью.

Марыся и отец молчали. Приступы бешенства в исполнении Ханки они наблюдали ежедневно, и это уже совершенно не производило на них впечатления. Эва сняла с запястья резинку и скрутила волосы в пучок.

– Это пройдет, – сказала она, взяла хлеб, сделала бутерброд с сыром и принялась молча есть. – Что с похоронами? – спросила после длинной паузы.

– Все уже улажено, – ответил отец.

– Семье ты звонил?

– Да, приедут. Тетка Халинка заночует у нас, так как не успеет на этот свой поезд.

– Понятно. – Эва налила себе чаю. – Хочешь еще? – спросила она молчавшую Марысю.

– Нет, спасибо. Я иду к Бартеку. – Марыся встала из-за стола.

Эва подождала, пока младшая сестра скроется за дверью, и спросила:

– Папа, а как Бартек это принял?

– Плохо, Эвочка, плохо. Ничего не делает, только лежит и спит. Он не хочет есть, не хочет заниматься. Ему хуже, и я не знаю, что делать. Хорошо, что ты приехала, он в последнее время постоянно о тебе спрашивает. Может, ты сможешь его как-то утешить, – ответил отец и замолчал, глядя перед собой невидящим взглядом. – Побудь с ним до того, как уедешь, ты нужна ему больше, чем все остальные, – закончил он негромко.