Возрожденная любовь - Мари Клармон Страница 5

Это будет непросто.

Когда она впервые увидела лорда Стенхоупа, холодное выражение его лица показалось ей таким контролируемым и близким к возвращению в мир, что она была уверена, что сможет быстро и легко направить его.

При упоминании о жене и дочери положение моментально ухудшилось. И ее сердце сделало то, чего не делало ни для одного из пациентов: оно оплакивало его и разрушительный гнев его потери. Но слезами ничему не поможешь, и слабость сослужит дурную службу и ей, и Пауэрзу. Маргарет глубоко вдохнула и заставила себя смотреть и запоминать, что Пауэрз не обычный человек. Это было непросто забыть, учитывая его поразительное присутствие духа.

Смотрители дотащили Пауэрза до постели и повалили на нее, – раздался глухой стон. Его серебристо-светлые волосы, словно нимб, сияли вокруг ошеломленного, пронзенного болью лица. Его широкая грудь поднималась, как у готового броситься в атаку быка, он издавал стоны нечеловеческой тоски.

Наконец, санитарам удалось полностью уложить Джеймса и привязать ноги и грудь ремнями. Кожаным ремнем они привязали его голову, чтобы пациент перестал биться ею о постель и не повредил себе череп.

Это было лучшее во всем Лондоне обращение, но Мэгги и от него тошнило.

Она внимательно следила за тем, как Пауэрз начинает успокаиваться, а его тело расслабляется. Звуки неожиданно прекратились, как и его буйство, и затем один из санитаров вытащил шприц и длинный кусок резины. Он обмотал жгут вокруг руки Пауэрза, щелкнул по шприцу и ввел морфий.

Маргарет стиснула зубы. Это должно прекратиться. Он никогда не поправится под воздействием опиатов. Помимо всего прочего, это опиум довел его до безумия. Но доктора были убеждены, что Пауэрз превратился в буйного сумасшедшего с периодами просветления, и настаивали на том, что таких пациентов надо держать на лекарствах. Маргарет сомневалась в этом.

В ледяных глазах виконта Пауэрза по-прежнему оставались проблески ума и сознания. И ее задача – оживить их и заставить безумие отступить. Если она решит заняться им… что и сделает.

С этим заданием она справится. Должна. Ей крайне необходимы средства для ее целей в Ирландии. И Мэгги хотела помочь виконту. Она подняла руку и положила ее на холодную дверь, словно прижимая ее к плечу Пауэрза. Она хотела хоть как-то успокоить его, даже через разделявшую их железную дверь.

Маргарет сжала руку в кулак и отодвинулась от двери. Утешение – это, конечно, хорошо, но на самом деле ему нужен контроль, и это она ему обеспечит. Маргарет вздернула подбородок и двинулась по коридору, ведущему во врачебные кабинеты.

Быстрыми, ровными шагами она миновала вторую дверь, находившуюся за первой, запертой, скрывавшей безумие. Если бы только боль Пауэрза не вылилась в разгул насилия на улицах, его бы никогда не отправили в такое строгое заведение.

Маргарет не обращала внимания на грохот цепей, маниакальный смех и стоны тех, кто все еще пребывал на этом свете, но уже не принадлежал ему. Она привыкла к звукам, отвратительным запахам бесконтрольных тел и к тусклому, мигающему освещению. По крайней мере, здесь чисто. Гораздо лучше, чем было, когда она только стала сиделкой.

Пятнадцать лет в окружении того или иного сорта безумия выработали в сиделке состояние непоколебимого спокойствия. Она всегда полагалась на него и прибегала к нему в моменты встреч с пациентами. Разве не это произошло? Что же ее так потрясло? Она никогда не встречала такого человека, как Пауэрз. Никогда.

И каким-то образом ирландка почувствовала, что ее быстро затягивает в его мир, и испытывала желание вытащить его в свой.

Оказавшись перед дверью красного дерева, ведущей в приемные покои, Маргарет пригладила ладонями волосы, убедилась, что все в полном порядке и встреча с виконтом не наложила на нее никакого видимого отпечатка. Она резко повернула ручку и вошла через открытую дверь.

Граф Карлайл стоял перед потрескивающим камином.

Как и его сын, он был потрясающе привлекательным мужчиной. Только заботы и возраст наложили на него соответствующий отпечаток. Он повернулся к сиделке, как только она вошла в уютную и довольно нарядную комнату, предназначенную для успокоения совести семей, помещающих сюда своих близких. Черный сюртук превосходной шерсти свободно болтался на высокой фигуре графа – явный признак того, что в последнее время он похудел. Его впалые щеки покрылись едва ухоженной серебряной бородой, а глаза, обычно голубые, как у сына, сейчас были темными от страха.

– Мой сын? Вы видели его?

Маргарет закрыла за собой дверь, оттягивая момент. Она изучала кружево, покрывавшее небольшой столик у камина. Помощь членам семьи в понимании разрушительных действий их близких никогда не была легкой или приятной задачей. Маргарет встретилась глазами с его полным надежды взглядом.

– Видела, милорд.

– И вы поможете ему? – Сомнение сделало голос старика совсем тонким. Его руки слегка тряслись, то ли от напряжения, то ли от болезней, Маргарет не знала. – Никто больше не поможет.

«Никто больше не поможет».

Разумеется, поэтому он к ней и обратился. Ей было грустно от того, что часто слишком много времени требовалось сильным мира сего, чтобы обратиться за помощью к женщине, какой бы квалифицированной она ни была.

Спокойно сложив руки перед собой, она утешительно кивнула:

– Да, я помогу, милорд.

Нарушив все приличия, граф бросился через комнату и сжал ладони Мэгги в своих. Он быстро поднес их к губам и поцеловал так, словно кающийся целует пыльные останки священной реликвии. Его усы резко касались ее кожи, пока он бормотал:

– Спасибо вам, дорогая, спасибо.

Маргарет уставилась на склоненную седую голову старика и на мгновение задумалась о своем отце. О лорде, лишенном реальной власти и средств, лорде, который подвел своих людей. Он был так раздавлен отчаянием.

Комната начала сжиматься, надвигаясь на нее, высасывая воздух из легких. В отличие от графа их отец был в отчаянии не из-за одного человека, а из-за миллионов, которых видел в общих могилах на пышных зеленых склонах или отосланных, словно скот, на переполненных грязных кораблях.

Земля Господа. Ее земля. Такая прекрасная, что захватывает дух… Но красота служит только болезненным фоном для тел, которые едва кажутся человеческими, когда их все вместе закапывают в землю. На короткое мгновение запах щелочи обжег ноздри Маргарет, и она выдернула руки, пока темные годы ее юности не всплыли в бóльших подробностях.

– Это непростая задача, милорд. Он в плохом состоянии, но это возможно.

Он кивнул, решительно соглашаясь.

– Ведь он не сумасшедший? Только пристрастился к выпивке и опиуму?

Она помедлила, стараясь быть честной.

– Я не думаю, что он безумен, но им управляет боль, и нам придется разобраться с этим.

Граф нахмурился, а затем выдавил слабую нервную улыбку.