Евангелие любви - Колин Маккалоу Страница 5

Кристианы ели с аппетитом – все, что стояло на столе, было очень вкусным. Мама была настоящим художником на кухне и изо всех сил стремилась угодить своему выводку. В этом смысле труднее всего ей приходилось с Джошуа. Старший сын разочаровывал своим безразличием к физическим потребностям, не говоря уже об удобствах и капризах. Нет, он не был ни мазохистом, ни монахом, просто не слишком обращал на это внимание.

Кофе и коньяк подали в гостиной – соседствующей со столовой просторной комнате, куда вел красивый широкий арочный проход. Они расположились вокруг бледно-розового лакированного стола, откуда можно было лучше всего оценить, что представляет собой первый этаж дома десять сорок семь по Дубовой улице.

Стены были атласно-белыми, без признаков оконных проемов, скрытых плотно пригнанными друг к другу древесными плитами, умело втиснутыми между обоев, словно крышки люков. Обналичка снята и больше не напоминала о том, что невидимо находилось внутри шесть месяцев в году. Пол из пластикокерамических плиток в том месте, где сидели люди, был покрыт белыми синтетическими ковриками, имитирующими овчину. Все соглашались, что настоящие шкуры были бы красивее, но при том, сколько воды расплескивалось здесь по воскресеньям, они быстро бы загнили. Розовые и бледно-зеленые чехлы на диванах и стульях отражались в лакированной поверхности столиков тех же цветов.

Повсюду были растения – в горшках, кадушках, корзинах – буйные, сочные растения, в основном зеленые, но также розовые, красные, бордовые. Они стояли на белых подставках разной высоты, свешивались вниз пенными каскадами, торчали вверх как штыки, деликатно простирали вокруг себя ветви. Каждый лист, отросток, былинка, цветик и усик переливались под струящимся сквозь плексигласовый потолок сияющим белым светом. Пальмы, папоротники, бромелиады, протеи, орхидеи, кустики, лоза, ползучие, луковичные, клубнелуковичные, растения со стелющимися корнями, карликовые деревья. Весной большинство растений буйно расцветали – длинные шипы цимбидиев перемежались с веретенцами гиацинтов, соцветиями нарциссов, двадцатью сортами украсившейся лепестками бегонии, цикламенами, глоксиниями, африканскими фиалками. Мимоза в кадке опушалась золотистыми шариками на всю трехметровую высоту ветвей. Дом наполнялся ароматом цветущих апельсиновых деревьев, лобулярии, стефанотиса, жасмина и гардении. Летом распускался гибискус и цвел всю осень до начала зимы. К нему присоединялась медно-розовая бугенвиллея, ползущая по решетке на стене гостиной. Цветение прекращалось лишь в разгар зимы, но листья оставались блестящими и зелеными на фоне разнообразных оттенков листвы нецветущих растений и, казалось, им больше не требовалось ничего иного.

В воздухе постоянно ощущался сладковатый аромат. Сад доктора Кристиана был составляющей дыхательного симбиоза, где второй составляющей был человек. Одни питались углекислотой, другие кислородом, и каждая сторона вдыхала то, что выдыхала другая. На первом этаже было всегда теплее, чем там, где размещались спальни – растения согревали атмосферу, как и на первый взгляд холодное, никогда не выключавшееся освещение. Этот этаж съедал почти всю драгоценную норму потребления электричества и всю крохотную норму потребления газа на отопление, который припасали на холодные периоды – только так можно было сохранить сад. На этом этаже семья проводила все часы бодрствования, а наверх поднимались только для сна.

Воскресенья посвящались уходу за растениями: их поливали, подкармливали, замазывали раны, избавляли от сухих веток и вредителей. Все искренне радовались смене обстановки и, видя вокруг результаты своего труда, не считали его обременительным. По воскресеньям же сюда возвращали те стойкие растения, которые провели неделю в соседнем доме, в клинике, а их место на временном дежурстве занимали другие.

Сегодня был самый нелюбимый для Джошуа день, потому что полагалось заполнять многочисленные формуляры, чтобы потом отправлять в Холломен, Хартфорд, Вашингтон. Бумаги, бумаги, все больше бумаг – приходилось удовлетворять все возрастающий аппетит чиновников. В этот день следовало расплатиться по счетам и привести в порядок документы. Обычно в День Искупления, как он его называл, доктор Джошуа в клинику не ходил, но сегодня удачно завершил кризис пат-паток, и он хотел выслушать, что о нем думают собравшиеся в гостиной.

Мать поставила перед ним чашку кофе, Джеймс передал бутылку бренди. Джошуа был равнодушен к еде, даже к той, что готовила мать. Но сейчас, закрыв глаза и вдыхая аромат «Наполеона», он подумал, что хороший кофе с коньяком способен прогреть человека от пупка до самой макушки. В нынешние времена это самая лучшая прелюдия к отходу ко сну, и, видимо, поэтому дижестив стал привычкой, а от аперитива постепенно отказались. Их прадед и дед с отцовской стороны были поставщиками французских вин и коньяков и большими любителями этих напитков. При них в подвале накопилась впечатляющая коллекция спиртного. Вина, конечно, пропали: в подвале не могли поддерживать необходимую постоянную температуру, а для вин пагубно и когда слишком холодно, и когда слишком жарко. Но коньяк сохранился. И хотя ледник надвигался на Канаду, Россию и Скандинавию с угрожающей быстротой, Франция все еще умудрялась производить коньяк, и коллекция Кристианов пополнялась. Вино теперь мало пили в семье, однако коньяк ценили высоко.

– Наша пат-патка Патти была на высоте, – сказал Джошуа.

– Еще на какой! – с гордостью подхватила Мириам.

– Я ее выписал из клиники.

– Правильно. Она тебе не сообщила, что они с мужем собираются подать заявление на переселение? Боба Фейна давно зовут в Техасский сельскохозяйственный и машинный колледж, но он прилип к Чаббу. Они никак не решались на это по вполне обывательским причинам: только крысы бегут с тонущего корабля, их пугал страх неизвестности. К тому же считается, что кто начинал в Чаббе, навсегда останется чаббцем: янки не доверяют ни одной области, кроме Новой Англии. И еще Патти страшилась стать первой пат-паткой, которая покинет Холломен и расколет компанию. – Эндрю произнес все это спокойным, размеренным тоном, совершенно не вязавшимся с его юной привлекательной внешностью.

– Пат-патки меня поражают, – заговорил Джеймс. – Редко, когда узы дружбы в группе женщин превалируют даже над их семейными узами. Слава богу, что одна из них сумела достаточно отстраниться и оценить, что собой представляет их компания. Переезд навсегда – это верный способ освобождения. Удивляюсь, что до сих пор никто из мужей не подумал, что переезд может решить проблему пат-паток.

– Переезд – решительный шаг, – веско заметила Мэри. – Не могу никого осуждать за то, что они колеблются. Прибавьте к этому, что все они чаббцы, связаны контрактами, привыкли к своей работе.

Доктор Кристиан не позволил увести себя от темы и ответил не им, а младшему брату:

– Нет, Дрю, она мне не говорила, что они подали заявление на переезд. Рад за нее – давно пора поставить нужды и интересы семьи выше своих отношений с пат-патками. Она признается, что ей страшно стать первой, кто разрушит их компанию?

– Да. Честно и открыто. Но за нее теперь нечего беспокоиться. Известие о том, что Маргарет Келли получила разрешение родить второго ребенка, сорвало кое с кого маски. Это помогло Патти решиться: она поняла, что лига пат-паток должна была естественно распасться после колледжа, если не после школы.