Моя единственная надежда - Элли Блейк Страница 5

– Ну и как? Тебе понравилось? Ты рад, что я заставила тебя пойти?

Райдер крепче прижал телефон к уху, чтобы лучше слышать Сэм, и заткнул пальцем другое, стараясь отгородиться от шума строительной площадки.

– Это было… – Мучительно. Жарко. На грани экстрима. Он надвинул на лоб защитный шлем. – Все прошло замечательно.

– Я же говорила. А какая классная студия? А потолки. Я знала, что потолки тебе понравятся.

К чему тут лукавить! Потолочные балки действительно выглядели потрясающе. Старая школа. Та самая, ради освоения которой его периодически подмывало продать душу. Райдер оглянулся на окружавшие его современные металлические штыри и холодные бетонные плиты, основание того, что через несколько месяцев станет серебристым сверкающим небоскребом.

Прораб помахал ему фонарем в знак того, что люди, с которыми он должен встретиться, наконец прибыли. Райдер кивнул в ответ и поднял вверх один палец, показывая, что будет через минуту.

– Она была танцовщицей, – говорила Сэм. – Самой настоящей. В шоу «Скай Хай».

С трудом представляя себе страстную Надю Кент в розовой пачке, Райдер спросил:

– Разве Надя балерина?

Пауза.

– Не-е-т. Я же тебе говорю, «Скай Хай».

– Сэм, ради бога, обращайся ко мне как к австралийцу мужского пола, говорящему на примитивном английском.

– Чувак, тебе надо почаще куда-нибудь ходить. «Скай Хай» – это что-то обалденное. Фантастические танцы. Это бурлеск вперемешку с «Берн зе Флор» и «Цирк дю Солей». Совершенно невероятные спецэффекты и суперталантливые танцоры. Они выступают в Лас-Вегасе!

Райдер все больше сосредотачивался, пока не отключился от всего, кроме голоса сестры.

– Сэм, ты хочешь сказать, что наняла шоугёрлз, чтобы обучать танцам тех, кто придет к тебе на свадьбу?

– Да успокойся ты. Она же не стриптизерша.

И все же представить себе Надю на высоких каблуках, в сетке и павлиньих перьях было совсем не сложно. Ее светлая кожа, мерцающая в полумраке, растрепанные кудри, ниспадающие по голой спине, эти тонкие ласкающие руки… Он прижал к виску большой палец.

– Она такая грациозная, гибкая, – продолжала Сэм, не имея понятия о его внутренней борьбе. – Когда мы пришли в прошлый раз, она разогревалась. Она может так высоко поднять перед собой прямую ногу, что касается ею собственного носа!

Райдер резко раскрыл глаза, подыскивая способ, как можно быстрее прекратить этот разговор.

– Ладно, хватит, – сказал он так громко, что на него обернулось несколько человек. Кое-кто из его рабочих засмеялся, прежде чем снова вернуться к своим делам. Сделав паузу, Райдер произнес: – Она тебе нравится. Вот и прекрасно. Я беру уроки, как ты хотела. И хватит об этом.

Сэм, возможно, не поняла смысла его молчания, но он точно знал, о чем она думала. Понизив голос на октаву, она сказала:

– Знаешь, а у нее никого нет.

– Мне надо идти! – рявкнул Райдер. – Прораб так активно показывает пальцем на часы, что вот-вот его сломает.

С этими словами он отключил телефон и уставился на него с таким видом, будто никак не мог вспомнить, в какой карман его надо положить.

Никаких сомнений в том, что происходит, не могло быть. Этот ребенок пытался его пристроить. Все пошло совсем не так, как надо.

Для Сэм он был нерушимой скалой. Краеугольным камнем ее мироздания. Именно поэтому он так тщательно разделял свою личную жизнь и свою жизнь с ней. И все ради того, чтобы у нее не сложилось впечатления, будто все мужчины себялюбивые животные, как их отец.

Проклятье! Времена менялись, быстрее, чем ему хотелось. Так, что он уже не поспевал. Чтобы вернуться к реальности, Райдер посмотрел вверх на окружавшие его грязные бетонные стены и представил себе, что в один прекрасный день все это станет сверкающей высоткой, фантастическим произведением искусства, пронзающим небо над Мельбурном. Проектом, к которому он шел больше десяти лет.

Нельзя сказать, что Райдер всегда стремился создавать здания, уходящие в небо. В первый год своей стажировки он провел потрясающее лето на берегу моря в Сорренто со специалистом по реставрации по имени Том Кемпбелл, который занимался тем, что возвращал большим зданиям Апеннин их былое величие. Работа была тяжелой, изматывающей, но пьянящий запах природных материалов заставлял его с небывалой силой грезить о матери с ее скульптурами из брошенных вещей, чего с ним не случалось с самого детства.

Пока однажды не появился его отец, прогуливающийся с хозяином дома, над которым в это время работал Кемпбелл. Фиц даже не пытался сделать вид, что это случайность. Презрительная улыбка не сходила с его лица, если он замечал Райдера с молотком в руке.

– Никаких амбиций, – буркнул он своему приятелю, не удосужившись даже поздороваться с сыном, которого не видел два года. – Этот малый всегда был лопухом. Идеалист. Мать художница, чего же еще ждать?

Будь они прокляты эти балки, снова всколыхнувшие все это! Потому что, независимо от того, как он к этому пришел, та работа, которой теперь занимался Райдер, была для него важна и жизненно необходима. Но как быть с женщиной, которая всколыхнула другие стороны его натуры?

Нет, не важно, какие изменения поджидают его в жизни, никто не собьет его с намеченного пути. А значит, он должен быть осторожным, как никогда.

Сосредоточившись на этой аксиоме, Райдер отправился на поиски менеджера проекта, прораба, главного инженера, члена совета и представителя профсоюза, а также радостной группы клиентов, упрямо надеясь, что эта задача ему по зубам.

* * *

Долгий день близился к концу. Все утро она провела в классе «Тини Тотс». После ланча была акробатика для взрослых, вечером – сальса для среднего уровня. Неудивительно, что Надя с радостью восприняла возможность передохнуть.

Она села у окна студии, машинально перебирая пальцами тяжелый хулахуп. По оконному стеклу струился дождь, отчего темная улица напоминала кадр из старого французского фильма.

Ливень, не прекращавшийся весь день, нисколько не облегчил мучительную жару. Одежда Нади прилипла к телу, на спине выступила испарина, кудри приклеились к шее.

Вот только суставам это не сильно помогало. Она растянула лодыжку, и та уже начала напоминать о себе, пока Надя работала в тренажерном зале. Временами возникали боли, то от жары, то от холода, то просто сами по себе. Так же вели себя колени, запястья и бедра. Не сказать, чтобы это ее останавливало. Ее мать прославилась высказыванием: «Если танцор приходит домой не хромая, значит, он недостаточно хорошо поработал».

Но не тело сбивало ее с толку, отвлекая от танца, что было бы гораздо хуже, если не сказать трагичнее. Однажды она уже была свидетелем того, как блестящий молодой танцор сошел со сцены из-за перегрузок.