Птицы небесные - Вера Ветковская Страница 5

«Почему у Вадика такие влажные ладони? — подумала она с раздражением. — И губы тоже». Вадик настойчиво притянул ее к себе и неумело поцеловал в губы. Это была пытка, но она стойко ее перенесла, стараясь не выдать отвращения и не обидеть его. Обижать людей она не любила. К тому же Вадя так много помогал ей и делом, и советом. Его библиотека всегда была к ее услугам, он писал за нее рефераты, делал переводы. Нет, Вадю она никогда не бросит — придется встречаться с ним хотя бы раз в две-три недели: ходить в кино, гулять, терпеть его нежности.

Ну почему Стае не Вадя, а Вадя не Стае? Вот бы им поменяться внешностью.

Неделю назад Стасик наконец осмелился в первый раз ее поцеловать. Она давно с любопытством ждала — как это будет, держась отстраненно, ничем не поощряя ухаживаний. Его объятия обволакивали, как утренний сон. Она любила его запах. Рассыпающиеся в ее ладонях светлые волосы Стаса, его кожа пахли дорогим одеколоном, хорошим табаком, чем-то неповторимым.

Даже когда он просто целовал ее руку, по коже пробегал разряд электрического тока. Когда в первый раз встретились их губы, в груди у нее заклубился удушливый спазм. «И вовсе я не фригидна, как говорит Наташка, — подумала в эту минуту Катя, — я совершенно нормальная женщина, испытываю волнение в объятиях парня, который мне нравится. У меня вполне достаточно чувственности, чтобы в один прекрасный день влюбиться. Хорошо, если бы у меня был один-единственный возлюбленный на всю жизнь. Но это едва ли возможно в наше-то время».

Катя очень гордилась своей целомудренностью и не понимала женщин, которые столько времени, душевных и физических сил отдают «личнухе». Часто влюбляются, невыносимо страдают, переносят унижения. Зачем? В жизни есть более высокие цели, интересная работа, обязанности перед семьей, детьми. Все это порой подменяется чистой физиологией. Что такое любовь, в конце концов? Физическое влечение, инстинкт продолжения рода, чуть-чуть облагороженный нежностью и наслаждением. Она презирала «физиологичных» девиц. И пусть то, что она считала чистотой души и тела, другие именовали гордыней, холодной рассудочностью, фригидностью. Уж лучше быть холодной, чем распущенной. И все же Катя очень обрадовалась, впервые испытав эти новые ощущения от поцелуев и объятий Стаса. Она увлеклась им, и довольно сильно.

«Мой увалень!» — думала она о нем с нежностью. Стае, конечно, не был толстым, скорее крепко сбитым, широкоплечим. Даже ходил он, как моряк по палубе, чуть вразвалочку. Эта морская походка умиляла Катю. И таких глаз ни у кого не было — огромных, серых и живых, как два воробушка, вот-вот вспорхнут и улетят. Катя целовала его в глаза, веки вздрагивали, ресницы щекотали ей губы. Она никогда не говорила ему ласковых слов. Мужчин нельзя баловать — таково было ее убеждение.

Ну все, довольно. Она мягко отстранилась от Вадика, решительно встала и поправила волосы. Где Наташка? На этой тусовке два-три очень опасных типа с ее факультета. Катя видела, какие алчные взгляды они бросали на «Олимпиаду Самсоновну». Но все обошлось: Наташа с Бобом мирно пили чай на кухне и беседовали. Прикрыв дверь на кухню, Катя первым делом вынула платок и украдкой вытерла шею и губы.

— Смотри не обижай Боба! — погрозила она пальцем Наташе.

Боб густо покраснел, а Наташины глаза в ответ брызнули весельем. Катя напрасно беспокоилась за эту тихую парочку: скорее Натали соблазнит бедного Боба. Не нравилась ей эта компания: ни интересных разговоров, ни умных людей. Так мучительно потянуло домой, в общагу, что она не сдержалась, тихо шепнула Наташе: «Уходим». Они наскоро попрощались и радостно вылетели за дверь. Вадик остался с гостями. Ничего, подружки его быстро утешат.

В общежитии Катя почувствовала себя счастливой. Вот где она как рыба в воде — среди своих. Все комнаты и холлы были ярко освещены, мерцали елки, гремела музыка. Здесь царило настоящее веселье. В их триста семнадцатой хохот заглушал даже музыку. Коллективно сочиняли очередное письмо для сирийца Наджипа. Вообще-то его звали просто Джипом. Парня постоянно обижали и даже били соотечественники. Катя никак не могла понять почему. Более искушенные в политике и национальных отношениях однокурсники пытались ей втолковать:

— Наверное, у арабов множество народностей и кланов, которые между собой не ладят.

Это все равно, как если бы у нас украинцы начали морды бить москалям, а армяне — грузинам.

Тогда, в конце восьмидесятых, это было недоступно разумению жителей Союза, воспитанных в духе интернационализма.

После очередной обиды Наджип садился писать жалобу декану и заведующей учебной частью, которая обычно начиналась так: «Отец наш родной, декан Засурский, и мать наша, Ольга Семеновна!» Далее Наджип просил о защите и милосердии. Так как в русском Наджип был не силен, то составлять послания ему помогали целыми комнатами, конечно женскими, заодно кормили и утешали. Под Новый год сочинили даже поэму-жалобу.

Ради праздника Катя позволила себе расслабиться. Первым делом наелась. Салаты, цыпленок, пирожные — это вам не скудный «праздничный» стол на вечеринке у Вадика. Ничего, два-три дня усиленной зарядки, и последствия этого пиршества исчезнут. Вот пить не нужно было совсем, но ее чуть ли не силой заставили пригубить шампанского.

Они танцевали под тихую, волнующую музыку. Когда пол закачался у нее под ногами, и это от двух глотков шампанского, она обвила руками шею Стаса и по-кошачьи потерлась щекой о его щеку. Ей нравилось чувствовать себя легкомысленной, чуть порочной, готовой совершить какую-нибудь глупость.

— Я сейчас потеряю голову, то ли от шампанского, то ли от тебя, — прошептала она, закрыв глаза.

— Ну уж нет, матушка, — неожиданно серьезно ответил он. — Ты можешь потерять кошелек, жизнь, что угодно, но только не голову.

Катя мигом протрезвела и с удивлением посмотрела на него. Она недооценила своего увальня, он знал ее гораздо лучше, чем хотелось бы, может быть, даже читал ее тайные мысли. Своего будущего идеального супруга, спутника жизни, она таким и представляла — умным, проницательным, знающим ее до донышка. Снова нахлынула тоска: ну почему они не пара, почему судьба так неблагосклонна к ней? Потому что — Тула, однокомнатная квартира, сто двадцать рублей и никаких перспектив в жизни. Она даже похолодела от этих прозрений. И ведь он будет совершенно доволен такой жизнью. Вот его мечты: любимая работа, любимая женщина и ребенок, любимые книги.

Они до утра целовались в темном пустом холле. О Вадике Катя даже не вспоминала: это всего лишь полуделовые-полудружеские отношения. А со Стасом она решила проститься. Пусть это будет бурное прощание. Она боялась постепенно привязаться к нему и сделать тот самый, роковой, необдуманный шаг.

Она засыпала, словно ощущая на лице, шее, груди его поцелуи. Даже умываться не стала, чтобы не смыть их. Но все же это было уже прошлое, счастливое прошлое. Катя решила медленно, но верно начать свое восхождение, преодолевая ступеньку за ступенькой, сгорая на работе, отметая все, что мешает.