Девушки начинают и выигрывают - Натали Крински Страница 5

Мы обедаем с Лизой, моей самой красивой подругой. Минула ровно неделя после «Экзотической эротики», и все идет наперекосяк. Мы обедаем в большой столовой — такого отвратительного места нет больше ни в одном из колледжей Лиги плюща [4].

Размером она не уступала баскетбольному стадиону и вмещала столько же людей. Здесь всегда пахнет грибным супом с перловкой и полно спортсменов и суперзавсегдатаев. Спортсмены — это люди, которые приезжают в Йель потому, что либо связаны с греблей, либо умеют обращаться с мячом. Суперзавсегдатаи — это люди, которые приезжают в Йель потому, что либо придумали настольную игру «Краниум», либо открыли лекарство для группы «Туретс».

Я щиплю подвявшую зелень и заедаю ее мясным ассорти. Именно это я ем по три раза в день последние два с половиной года, поскольку в столовой, как я выяснила, нет другого блюда, которое, при минимальном количестве калорий, гарантировало бы оптимальную питательную ценность. Все остальное здесь несъедобно (пастуший пирог), неопознаваемо (чана масала [5]) или содержит 31 грамм жира на порцию.

Мы с Лизой обедаем в перерыве между посещением курсов «Местная флора» и «Поэты-физики» — выбранных нами лишь из необходимости окончить колледж. «Закупочный» период, когда мы выбираем предметы, случается дважды в год, в начале семестра. Хоть это и звучит заманчиво, как распродажа со склада «Барнис», но в действительности никакого сравнения не выдерживает. В течение двух недель задерганные студенты Йеля посещают все занятия, которые показались им более-менее привлекательными, когда они озабоченно вскрывали списки в середине июля. В среднем число пробных занятий составляет двести сорок семь за две недели. Когда эти четырнадцать дней истекают, студенты останавливают свой выбор на том, что зацепило их больше всего. Этот процесс настолько возбуждает — правда-правда, — что не оставляет времени на обед. Однако мы с Лизой на третьем году академического ада относимся к нему гораздо спокойнее.

Мы встретились, чтобы обсудить, среди прочего, причины отсутствия звонка от Максвелла, а также «за» и «против» того, спать ли ей с новым преподавателем — или даже с преподавателями. Лиза не путается с простыми двадцатитрехлетними смертными. Она предпочитает мужчин, озабоченных академической карьерой (то есть уже тринадцатый год пишущих диссертацию), которые возят ее в Милфорд на фильмы типа «Хиросима, моя любовь», чтобы не засветиться с ней в Нью-Хейвене, и дарят на День святого Валентина сочинения Жан-Поля Сартра. Короче говоря, они ужасны — если только не трахают тебя на столе в аудитории для старшекурсников.

— Я ненавижу свою жизнь, — говорит она, садясь и разбрасывая по всему столу книги и конспекты.

— Правда? — отвечаю я, едва оторвавшись от своей малоаппетитной зелени. — И я свою ненавижу. Говори первая. Твои проблемы всегда значительнее и скандальнее.

— Моя новая, так сказать, спальня — философский факультет. Это так… так… интеллектуально стимулирует, — начинает Лиза.

— «Интеллектуально» — новое название клитора? — с ухмылкой спрашиваю я.

— Нет, — возмущенно отвечает она. — Просто там у меня два любовника, и я зашла в тупик. Передо мной столько дорог. По какой же мне идти?

— Нельзя ли немного поконкретней?

— Я встречаюсь с двумя аспирантами с философского факультета, — заявляет Лиза.

— Молодец.

— Серьезно, — продолжает она. — Мне нужно выбрать одного. И быстро.

— Почему?

— Потому что для моих мозгов роман с двумя — это слишком экзистенциальная мысль.

— А дать отбой можно? — спрашиваю я.

Лиза нетерпеливо кивает, уписывая шестисоткалорийный салат «Цезарь». Это нормально во время жестокого кризиса.

— Ты собираешься назвать свое кантианское дитя любви Иммануилом? А потом пролезешь в шоу Мори Повича, чтобы узнать, кто настоящий отец?

Я не могу воспринимать Лизу серьезно, потому что она всегда встречается по меньшей мере с двумя парнями.

— Хлоя, — с угрозой произносит она, — я сверну тебе шею. Даже если ты считаешь меня ненормальной, это не значит, что моя ситуация — не проблема.

— Ладно, ладно. — Я смягчаюсь. — Тогда у меня серьезный вопрос.

— Давай.

— Как тебя угораздило опять угодить в ту же ситуацию? Мне казалось, ты больше не собираешься этим заниматься.

— Ну, — театрально начинает она, — понимаешь, в прошлом семестре мы с Шелли Каган ходили на «Смерть» («Смерть» — это такой курс, честное слово), и там было два очень привлекательных… знаешь, такие темноволосые, задумчивые. Так вот, — продолжала она, — я подыгрывала им, просила помочь с конспектами, оставалась после занятий… короче, принимала участие во всей этой глубокомысленной чепухе. Из кожи вон лезла.

— А больше ты не из чего не лезла? — невинно интересуюсь я.

Как вы понимаете, Лиза — мастерица по части охмурения преподавателей. Хотя умственные способности размером с три штата тоже, конечно, не помешают.

— Так вот, как я говорила, я старательно разыгрывала свою партию.

— Ты только что употребила слово «разыгрывать». Как это на тебя похоже.

— Хлоя!

— Хорошо, хорошо, продолжай. Я слушаю. Два аспиранта, «Смерть», подыгрывание, давай дальше. — Положив в рот кусочек индейки, я тщательно пережевываю его для усиления эффекта.

— Так вот, на философском факультет за последние несколько лет произошла серьезная интеллектуальная утечка, он отчаянно нуждается в притоке свежей крови.

— В отличие от тебя.