Алхимия желания - Дж. Теджпал Тарун Страница 5

Мир таков, какой он есть, потому что люди забыли разницу между плохим и хорошим.

Он не смотрел на меня, говоря все это, и продолжал работать: ополаскивал стаканы, тер пластиковые тарелки, добавлял воду, сахар, молоко в постоянно кипящий котел.

— Иди спокойно, мой друг, — сказал хозяин чайной, — слушай свое сердце, а не голову. Мир погибнет, потому что люди слишком слушаются своего разума. Славься, защитник! Славься, пастырь!

Я легко нашел дом и смело открыл ворота с уродливой жестяной табличкой, предупреждающей об опасности, и вошел. Старый торговец чаем был прав. Там под плетеным столом на гранде спал толстый золотой лабрадор, положив голову на лапы. Он с любопытством посмотрел на меня и не пошевелил ни одним мускулом.

Я нажал на звонок. Заиграла мелодия «Джингл Белл». Дверь открыл мальчишка. На нем были тесные красные шорты из нейлона и футболка с выцветшим изображением Брюса Ли, короля кун-фу.

— Что вы хотите? — спросил он, вытащив правой рукой изо рта жвачку и натянув ее до жирного носа.

— Я хочу увидеть Физз.

— Зачем? — спросил мальчик сквозь сжатые зубы, вытащив жвачку еще дальше.

— Мне нужно передать ей книгу.

Я показал ее мальчику. На передней обложке была изображена Кэтрин Беркли в форме медсестры. На заднем плане была маленькая больница.

— Это рассказы?

Я показал на больницу.

— О чем это?

— Эта книга о маленьких мальчиках, которые проглотили жвачку, и о том, что докторам пришлось с ними делать.

Теперь он не сводил с меня глаз.

— Покажи мне свой пупок, — приказал я.

Он поднял футболку с Брюсом Ли левой рукой, а правой вернул жвачку обратно в рот. Это был безобразный, выпуклый пупок.

— Еще шесть месяцев, — протянул я, — и придется разрезать твои ягодицы, чтобы вытащить жвачку.

Его лицо сморщилось.

— Быстро позови ее, и я научу тебя уловке, которая может спасти тебя.

Пришла Физз, которая вся светилась.

— Я принес твою книгу, — сказал я, протягивая ей Хемингуэя. Ее лицо озарила улыбка, которая осветила весь мир. Ее улыбка всегда была простодушной, простым ответом на что-то. Никаких скрытых намеков, никаких недомолвок, тайных смыслов. Когда что-то делало ее счастливой, она улыбалась и озаряла весь мир.

— Ты сумасшедший, — сказала она.

— По-хорошему? Или плохой сумасшедший? — спросил я.

— Настоящий хороший сумасшедший! — ответила Физз, засмеявшись.

Это был второй раз, когда я увидел ее такой: в свежей белой курте и пайджаме, в которых она спала, ее волосы свободно падали на плечи, а кожа светилась. Физз могла бы сойти со страниц этих красочно иллюстрированных сказочных историй, которые мы читали, когда были детьми — курта и пайджама вместо белого развевающегося платья. Она была прекрасней, чем когда-либо.

— Где? — спросил я.

— В доме полно людей, — покачала она головой. — Они все сейчас проснутся и спустятся вниз.

Физз была необычно спокойной. Это была еще одна вещь, которую я узнал о ней за эти годы. Она обычно не нарушала правил, не делала смелых утверждений, ее просто искренне не волновали обычаи и мнения других людей.

— Здесь должна быть пустая комната, — сказал я. И добавил, глядя на мальчика: — Где я смогу объяснить тебе содержание книги.

— И ему? — спросила Физз.

— Брюс Ли, иди сюда, — велел я.

Я отвел его в угол комнаты.

— Хорошо, я расскажу тебе эту хитрость. Иди прямо сейчас, сядь на горшок, заткни уши пальцами и громко скажи: «Лииииииии». Повтори это сто один раз. Затем проверь. Если жвачка не вышла, повтори это еще сто один раз.

Мальчик ушел, вернув шарик из жвачки обратно в рот.

— Куда ты послал его? — спросила она.

— Попрактиковаться в кун-фу.

Я осмотрелся. В комнате было множество безделушек, как в любой гостиной у индусов среднего класса: пластиковые цветы, керамические фигурки богов, слоны из сандалового дерева, выстроившиеся в ряд, потертая мебель, семейные фотографии в грубых рамках. Я огляделся вокруг в поисках выхода. Здесь было слишком много дверей. Это была центральная часть дома. Нам нужно было уйти отсюда. Мне до смерти хотелось обнять ее, вдохнуть ее запах за ухом.

— Где спальня твоей тетушки? — спросил я.

Ее лицо покраснело. Момент сумасшествия был близок. Так всегда было с нами, когда мы были рядом. Чаще всего мы даже не могли разговаривать. Необходимость прикоснуться друг к другу заслоняла все.

— Прямо здесь, — сказала она, показав кивком головы на дальнюю стену.

Через минуту мы оказались в комнате тетушки, я запер дверь и притянул ее к себе. В комнате было темно, мой рот касался ее тела. Ее белая хлопковая одежда хрустела и была очень тонкой на ощупь. Я был твердым и безумным в любви, она была влажной и невероятно красивой, наши руки были гончарами, а плоть — глиной. Снаружи раздались голоса, Физз оказалась на краю кровати, я мог ощутить ее любовь, попробовать на вкус, услышать ее. Моя любовь стремилась к ее любви, я был там, откуда был родом, где хотел жить и умереть. Весь мир сосредоточился в этом прикосновении кожи, весь мир — в этом скольжении двух тел. Вселенная была влажной и твердой, вселенная была очагом и источником движения, вселенная скользила и извергалась. Мир заканчивался, заканчивался и закончился.

Когда мы снова обрели способность понимать, то услышали, что в гостиной кто-то зовет Физз. Прошло всего несколько минут.

— Уходи так, — сказала она, распахнув решетку на окне.

Я выпрыгнул и приземлился на клумбу маленьких красных роз. Уверенным шагом, не оглядываясь назад, я направился к воротам. Когда я открыл дверь, то из-за угла дома раздалось решительное «Лиииииии»…

По дороге я встретил толстого инженера по водным коммуникациям и его толстую жену, с трудом поднимавшихся по склону холма. Они несли корзины, полные овощей, стебли которых свисали наружу. Они не заметили меня, когда я пронесся вниз к дороге, подгоняемый глубоким ощущением счастья.

Прошел почти час, но никаких признаков автобуса из Бховали не было. Дождь усилился, и зонтик служил теперь плохой защитой от него. Наши брюки промокли до колена, рукава на рубашках тоже были мокрыми. Автобусы опаздывали, потому что это был воскресный вечер; возможно, задержка была связана и с нескончаемым ливнем. Конечно, мы не боялись пропустить ночной поезд до Дели, потому что он покидал Катгодам в девять вечера. Несмотря на преждевременный сумрак из-за густой завесы дождя, было всего шесть. Физз настояла на том, чтобы выйти заранее.

Не было электричества — оно всегда пропадает в первые минуты непогоды, и дом выглядел темным силуэтом вдоль дороги. Ствол Тришула, нашего огромного кедра, возвышающегося над всем, казался еще темнее, чем всегда. Долина Бхумиадхар у наших ног была зловещей, и звуки падающего дождя усиливали это впечатление; казалось, какие-то огромные доисторические животные ходят по ее лесным тропам.